ПП. Благие намерения (СИ)

— А руки не дрожат, — почему-то фыркнул Ерш, — Даже когда меня зашивала, совсем не нервничала — ни пота на лбу, ни желваков на щеках. Явно не в тетушек пошла, они такие зелененькие стояли, что я чуть в голос не ржал. Ты либо человек с железными нервами, либо социопат.

Дразнит? Или серьезен?

— Я знаю, что не делаю ничего плохого, — я вытащила последнюю нить и стала протирать живот оборотня жидким Plant'ago, — И знаю, что мои действия помогут, поэтому смысла дергаться не вижу. Вот откровенно причинить вред кому-то — для этого у меня кишка тонка.

— Да ну? — Ерш изогнул бровь, и я мысленно пожелала ему таким и остаться.

— Ну да.

Оборотень красноречиво посмотрел в противоположный от нас угол комнаты. Там все еще валялось маленькое колечко Фиавара, кровь на нем засохла и побурела.

— Не так уж и тонка, — парень почесал бок и взлохматил мне волосы, — Не делай такое лицо, я ж дразнюсь.

Не знаю, что уж у меня было с лицом, но я его уже не слушала — меня посетила Идея. Я подобрала с пола пирсинг, вынула из кармана трофейный клык оборотня, который теперь все время носила с собой, и надела колечко на него. Оно село ровно и плотно, почти посередине.

— Зашибенный оберег получится, — я подбросила цацку на ладони и сделала в голове пометку: попросить Нафиуса, пусть повесит на цепочку, — Я Фиавару лично этот сосок проколола! Как Бульба, «я тебя породил, я тебя и убью».

— Ты очень странная, — оборотень тяжело вздохнул и поплелся в душ, его искаженный эхом голос донесся уже оттуда, — Ох, какая же ты странная!

А кто спорит?

Когда посвежевший (во многих смыслах) Ерш вылез из ванной, мне припомнили обещание проколоть некоторым мохнатым ухо, что я и проделала за рекордные сорок восемь секунд, введя пациента в состояние легкой зависти. Это еще что, видел бы он, как я языки одногруппникам пробивала! По пьяни! И, что характерно, никто даже не шепелявил.

Оклемавшийся оборотень был мгновенно припахан к зельеварению и проявил себя, несмотря на хроническое отсутствие усидчивости, вполне квалифицированным кадром. Я доверила ему самостоятельно сварить несколько декоктов, а зубодробительно сложный «Партизан» получился у него даже лучше, чем у меня. Ну, он дитя леса, ему положено, я же тихо радовалась возможности отвлечь парня от раскопок моей жизни — больших скелетов в ней не наблюдалось, но тема была деликатная и, как ни грустно это признавать, несколько болезненная. Заодно познакомила Ерша с последним обитателем нашего дома, Сергеем Вольфовичем. Голем[64] произвел на оборотня неизгладимое впечатление, особенно когда я объяснила, что внутри не просто низший дух, а настоящий призрак[65] покойного профессора со СлавМАковского факультета Силы Слова. Но этого хватило ненадолго. Как назло, четвертый день получился почти полностью свободным, так как большинству зелий нужно было либо продолжительно вариться, либо настояться, остальными насущными делами (такими, как управление гостиницей, пакование чемоданов, добыча редких ингредиентов, совершенствование черных «ловцов»[66], чтобы не фонили, и укрепление защитных контуров дома По-Плам) занимались тетушки, а фамильяры во главе с Нафиусом вели переговоры с местной нечистью, которая, предчувствуя какими-то своими седалищными нервами скорый отъезд главных «бабаек» их народа, беспокойно зашевелилась. Так что мы оказались не у дел, пришлось проявлять чудеса изворотливости и устраивать Ершу экскурсию по дому.

Так удалось занять Ерша еще на некоторое время. По моим расчетам, через два дня мы могли уже выдвигаться, и я надеялась допартизанить до победного конца, а там, глядишь, и поубавится у некоторых желание задавать неловкие вопросы. Ну не наивная ли?

День пятый. Лаборатория. В котелках медленно докипают зелья, я сосредоточенно нарезаю аронию[67] для Черного Проявителя, оборотень колдует сразу над тремя Odeur — благо, они попроще. За несколько дней мы так основательно пропахли травами, ягодами и другими, куда менее аппетитными компонентами, что на острый запах перцовки, которой мы, защищаясь от испарений, регулярно брызгали все открытые участки кожи, реагировали вяло и без юмора. Парень страдал больше меня — его чувствительный нос ответил на какофонию запахов неожиданным и капитальным насморком, так что настроение у него было соответствующее. Поэтому, когда он шваркнул на стол половник и упер руки в боки, тяжелым взглядом высверливая дырку в моей височной доле, я почти не удивилась.

— Ну? — заявил мой визави, прозаично шмыгая забитыми ноздрями.

— Антилопа гну, — не осталась я в долгу, — Чего надо?

— Шоколада, — бумеранг вернулся, — Рассказывай уже, или так и будешь меня, как ребенка, всякой ерундой отвлекать?

Нож в руке дрогнул, и ягода аронии с подлостью кальмара брызнула соком мне в лицо.

— Ёршик, ну чего ты прикопался-то? — жалобно взмолилась я, вытирая со лба липкую синюю жижу, — Непримечательно все. Ваапче.

— Значит, мне мытарить душу можно, а о себе ни гу-гу?

— Агу-агу… — как-то печальненько получилось, — Ё-о-оршик! Может, не надо?

— Не. Называй. Меня. Ёршиком.

Страсти-то какие!