Описания, которые претендуют на «научность», как правило, производятся на техническом языке. Историография пытается подражать языку различных социальных наук или просто заимствует его. В результате при написании исторических работ используется технический язык или жаргон, даже если по своим целям эти работы преимущественно описательные, а не объяснительные (или номологические)145
. Но даже после того, как история предприняла попытку стать «наукой», большая часть профессиональной историографии осталась верна протоколам и конвенциям обычной образованной речи как предпочтительной идиомы изложения материала. Прежде всего это касается нарративной историографии, которая стремится достоверно репрезентировать совокупность исторических событий (произошедших, как было установлено, одновременно в одном и том же месте, то есть в одном «хронотопе»)146 так, как будто они обладают формой тех историй, которые мы встречаем в мифах, эпосе, легендах и баснях. При этом историки предполагают, что такой способ изложения не должен нанести какой-либо ущерб «фактичности» данных событий. И некоторые историки считают, что изложение событий в форме «подлинной» истории – это объяснение их «в том виде, в каком они произошли на самом деле», или «такими, какими они были» в прошлом. Таким образом, если мы хотим охарактеризовать когнитивную силу или ценность нарративной историографии как описания, то нам необходимо отбросить представление о том, что «описание» прерывает «нарратив», и признать, что grosso modo147нарративная история сама по себе является описанием мира, в котором значительные процессы проявляют себя в форме историй. Нам также следует признать, что в нарративной историографии рассказанная история должна восприниматься как описание, объясняющее события посредством их осюжетивания, в результате чего они могут быть распознаны как истории определенного вида: трагического, комического, романтического, эпического и других, в зависимости от ситуации.Эта идея кажется мне убедительной, поскольку в большинстве, если не во всех культурах нарративизация или нарративизированное изложение того, как вещь стала тем, чем она является с точки зрения реализма, здравого смысла или художественного воображения, воспринимается как «объяснение» этой вещи, даже если такое изложение нельзя назвать научным
из‐за отсутствия в нем прямых указаний на каузальные законы, детерминирующие эту вещь. Однако если мы попытаемся оценить описание (или даже объяснения) объекта, предположительно относящегося к «истории» или просто «прошлому», то столкнемся с проблемой. Она заключается в том, что нет такого положения дел или ситуации, из которой мы могли бы почерпнуть сведения о том, каким был этот феномен «изначально», чтобы потом сравнить различные его описания и выяснить, насколько они точны и правдивы. Когда речь заходит о положении дел в прошлом, не существует неописанной совокупности феномена, с которой мы могли бы сопоставить различные описания этого феномена. Как отметил Луи Минк, когда необходимо сравнить различные описания одного и того же феномена в прошлом, сложно понять, что подразумевается под «одним и тем же». Причина в том, что не существует феноменов прошлого, которые мы могли бы наблюдать в «сыром» или неописанном виде.Проблема ненаблюдаемого референта не станет менее острой, если мы скажем, что положение дел, постулируемое как «изначальное», можно обнаружить в письменных и вещественных «источниках», используемых в историологической работе. Действительно, эти источники существуют в настоящем в таком виде, который позволяет нам воспринимать, читать, изучать и критиковать их на предмет их
относительной точности, релевантности и истинности по отношению к тем явлениями, о которых они говорят. Тем не менее в необработанном виде эти источники редко могут предложить последовательное изложение того, «что произошло» в тех хронотопических областях, из которых они происходят. Иными словами, проблема с источниками та же, что и с изначальным положением дел, сравнение с которым позволило бы нам установить, насколько реалистично и правдиво то или иное изложение. Конечно, мы можем сравнивать различные описания того, что мы считаем общим референтом. Но тогда возникает необходимость предварительно описать прежде неописанное положение дел в прошлом, чтобы использовать это описание как референт, который позволил бы нам критически оценивать правдивость, релевантность и адекватность других описаний.