Читаем Практическое прошлое полностью

На данном этапе я бы хотел указать, что описания некоторых сложных феноменов предполагают суждения не столько об их истинности или ложности, сколько о adequatio rei et intellectus161. В западной традиции истинность утверждений о мире, как правило, оценивается при помощи критерия корреспондентности и/или когерентности. Эти критерии соотносятся с двумя видами отношений между знаками и референтами, выделенными Чарльзом Сандерсом Пирсом: иконическим и символическим соответственно162. Про описания, как и про образы, можно сказать, что они поддерживают некоторого рода миметические отношения со своими референтами. Они могут в большей или меньшей степени «походить» на структуры или атрибуты своих референтов. Но все иначе в случае с репрезентациями, не обладающими референтами, которые могли бы быть изучены при помощи наблюдения или измерения – как в случае с объектами прошлого. Трудно понять, что именно описывает историческое описание. Поэтому, используя семиотические концепции отношений знак – референт, мы не станем рассматривать их как индексальные или иконологические. Как следствие, с точки зрения семиотики перспективы обосновать истинность того или иного описания исторического феномена не выглядят радужными.

Именно в свете этой проблемы многие теоретики вернулись к «когерентной» модели проверки истинности исторических описаний. С этой точки зрения истинность данного описания исторической сущности или процесса должна определяться на основе анализа логической непротиворечивости различных пропозиций (предикаций), составляющих весь дискурс, в котором представлено описание. Здесь речь идет о логике тождества и непротиворечия, которая требует, чтобы элементы описания сначала были переведены в понятия, и чтобы затем эти понятия составили «аргумент о» референте, а не его репрезентацию. Но в таком случае мы уже не можем утверждать, что та истина, на которую претендуют описания исторических вещей, может иметь характер репрезентации.

Давайте вернемся немного назад. Допустим, уместность описания исторической сущности зависит от репрезентации ее отношений со своим контекстом/контекстами, и эта репрезентация, в свою очередь, зависит не столько от установленных правил и процедур, в соответствии с которыми выясняется, какими были эти отношения в определенном (или, как было сказано, конкретном) времени и месте в «истории», сколько от импровизированных правил и процедур, подходящих для описания индивидуальных (то есть индивидуализируемых) ситуаций в прошлом. В таком случае мне кажется очевидным, что техники и протоколы, в соответствии с которыми выясняется, какими были эти отношения, должны быть по своей сути скорее «поэтическими», то есть фигуративными и тропологическими, нежели понятийными и логическими. Они должны быть результатом импровизации или «бриколажа» в процессе анализа письменных и вещественных источников, относящихся к изучаемой ситуации. Так что в результате этого процесса мы получим описание, «когерентность» и «консистентность» которого будут символическими, а не индексальными или иконическими.

Философ Луи Минк утверждает, что истинность нарративного изложения реального набора событий не определяется истинностью составляющих его утверждений, рассмотренных по отдельности. Это связано с тем, что, как мы знаем, даже величайший исторический текст содержит те или иные фактические ошибки, искажения или неверные толкования. Минк утверждает, или скорее подразумевает, что истинность (или, если хотите, реализм) нарративного изложения некоторого фрагмента прошлого заключается в ощущении целого, которое оно создает. Это целое не просто «больше» суммы его частей, оно «другое» по сравнению с тем, что утверждается (или кажется, что утверждается) в тексте буквально. Но утверждать, что истина или смысл исторического изложения в модусе нарратива больше суммы его индивидуальных утверждений, взятых по отдельности, или принципиально отличается от них – значит утверждать, что его смысл и истина являются относительной, а не каузальной или структурной.

Это означает, что знаковые системы, которые вместе составляют нарративное описание некоторого фрагмента исторической реальности, включают в себя не только индексальные и иконические знаки, отсылающие к вещам, но также и символы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
100 великих казней
100 великих казней

В широком смысле казнь является высшей мерой наказания. Казни могли быть как относительно легкими, когда жертва умирала мгновенно, так и мучительными, рассчитанными на долгие страдания. Во все века казни были самым надежным средством подавления и террора. Правда, известны примеры, когда пришедшие к власти милосердные правители на протяжении долгих лет не казнили преступников.Часто казни превращались в своего рода зрелища, собиравшие толпы зрителей. На этих кровавых спектаклях важна была буквально каждая деталь: происхождение преступника, его былые заслуги, тяжесть вины и т.д.О самых знаменитых казнях в истории человечества рассказывает очередная книга серии.

Елена Н Авадяева , Елена Николаевна Авадяева , Леонид Иванович Зданович , Леонид И Зданович

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 знаменитых чудес света
100 знаменитых чудес света

Еще во времена античности появилось описание семи древних сооружений: египетских пирамид; «висячих садов» Семирамиды; храма Артемиды в Эфесе; статуи Зевса Олимпийского; Мавзолея в Галикарнасе; Колосса на острове Родос и маяка на острове Форос, — которые и были названы чудесами света. Время шло, менялись взгляды и вкусы людей, и уже другие сооружения причислялись к чудесам света: «падающая башня» в Пизе, Кельнский собор и многие другие. Даже в ХIХ, ХХ и ХХI веке список продолжал расширяться: теперь чудесами света называют Суэцкий и Панамский каналы, Эйфелеву башню, здание Сиднейской оперы и туннель под Ла-Маншем. О 100 самых знаменитых чудесах света мы и расскажем читателю.

Анна Эдуардовна Ермановская

Документальная литература / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное