Практическое прошлое

Возможно ли «нарративизировать Холокост» (narrate the Holocaust), и если да, то стоит ли это делать? Такой вопрос был задан группе исследователей весной 2011 года Институтом современной истории в городе Йена (Германия). Я бы хотел ответить на этот вопрос, обратившись к различию между «историческим прошлым» и «практическим прошлым», которое проводит философ Майкл Оукшотт. Оукшотта интересовало, по каким причинам ученые, интеллектуалы и простые люди обращаются к прошлому как к предмету интереса и изучения, а также как к источнику знания, которое может быть использовано как в «практических», так и в «теоретических» целях в повседневной жизни. Он отмечал, что историков, как правило, прошлое интересует как предмет научного исследования. Они стремятся выяснить, что на самом деле произошло в отдельных областях прошлого в соответствии с согласованными правилами изучения, репрезентации и объяснения. Помимо прочего, это также означает, что историки пишут свои работы для других историков, а не для «непосвященных». Они картографируют ту часть прошлого, к которой можно получить доступ путем изучения письменных и вещественных источников. Единственная цель и задача историков – расширение корпуса научного знания в соответствии с правилами исторического исследования, преобладающими в данное время и в данном месте. Другие люди также интересуются прошлым, но обращаются к нему как к предмету изучения скорее по «практическим», нежели по «теоретическим» соображениям. Любой человек, столкнувшись с проблемой в течение обычного (и тем более необычного) дня, может обратиться к своему прошлому или к прошлому своего сообщества, чтобы раздобыть информацию, найти способ решения проблемы или хотя бы определить, с какой именно проблемой он столкнулся – утилитарной, этической, технической или личной – прежде чем попытаться решить ее. Именно такое прошлое Оукшотт назвал «практическим», и именно оно было предметом интереса как философов истории (таких как Гегель и Маркс), так обычных граждан, политиков и школьных учителей, которые наивно полагали, что изучение прошлого может дать знание как практического, так и теоретического характера.

Я думаю, что Оукшотт понимал термин «практическое» в том смысле, который вкладывал в него Кант в своей второй критике, Kritik der praktischen Vernunft164. Речь идет о знании, которое помогает ответить на этический вопрос: «Что я должен делать?». Вполне понятно, что в попытке ответить на этот вопрос, человек может обратиться за помощью к своему прошлому (или к прошлому своего сообщества), чтобы напомнить себе о том, что за «я» или «мы» находятся в этой ситуации, требующей определенных практических действий. Важно понимать, что прошлое, в которое мы таким образом инвестируем как в источник практического знания, не является «историческим прошлым» и не может им быть. «Историческое прошлое» доступно только в исторических книгах, написанных и опубликованных профессиональными историками. Что я могу узнать о своей жизненной ситуации благодаря подлинно «историческому» рассмотрению событий далекого или даже недавнего прошлого? Как это может помочь мне справиться с текущей ситуацией? Если я обращаюсь к «прошлому», чтобы найти ответ на вопрос: «Что я должен делать?» – здесь, сейчас, в текущей ситуации, то это должно быть такое прошлое, которое мне (или сообществу, с которым я себя идентифицирую) кажется в этом отношении наиболее релевантным. Именно такое прошлое, а не историческое, требует нарратива, который тем или иным образом свяжет мое настоящее и настоящее моего сообщества с экзистенциальным настоящим, в котором происходят рассуждения и принимаются решения о том, «что я должен делать». Мне необходим (или, по крайней мере, может быть полезен) нарратив – история, соотносящая мое настоящее с той частью прошлого, которая не вызывает особого интереса у историков, поскольку она лишена «историчности».

Таким образом, я утверждаю, что историография Холокоста за последние полвека или около того застряла между как минимум двумя различными концепциями или идеями прошлого, исторической и практической, вероятность когнитивно ответственного165 примирения между которыми крайне мала. Это может быть одной из причин, почему в июне 2011 года в Йене была организована конференция, участникам которой было предложено обсудить следующие вопросы: «Можно ли представить Холокоста в форме нарратива?» «Стоит ли это делать?» «Если да, то какой модус, стиль и художественные средства должны использоваться в такой наррации?» «Какой доказательной силой обладают свидетельства выживших?» «Какие этические вопросы возникают в связи с использованием образов Холокоста: графических, фотографических, вербальных, монументальных и др.?» И, наконец: «Какие этические вопросы возникают в связи с использованием установленных фактов о Холокосте в качестве объектов нарратива и, более того, в связи с любой их художественной обработкой?»