Практическое прошлое

То же самое касается и отрывка из «Варшавского гетто» Штефана Эрнста («написанного в 1943 году в укрытии в „арийской“ части Варшавы»), который Фридлендер выбрал в качестве эпиграфа книги. Отрывок завершается такими словами: «И они спросят, правда ли это? И я заранее отвечу: нет, это не правда, это только небольшая часть, крошечная крупица правды… Даже самое сильное перо не могло бы изобразить целую, подлинную, существенную правду». Этот эпиграф открывает дорогу для «истории», написанной в модусе, который достаточно сильно отличает ее от работ, созданных авторитетными нарраторами, которые располагают критическим аппаратом, позволяющим им оценивать доказательную силу каждого источника, определять его истинностную ценность и повышать или понижать ее в зависимости от обстоятельств.

Или же обратим внимание на еще один эпиграф из книги Фридлендера, на этот раз к третьей ее части, «Шоа (лето 1942 года – весна 1945 года)». Отрывок, взятый из дневника «Моше Флинкера169 (шестнадцать лет), Брюссель, 21 января 1943 года», гласит:

Это можно уподобить большому залу, в котором много людей, и все танцуют и веселятся. Но среди них есть небольшая группа, которая не танцует и не веселится. И время от времени сюда приходят, чтобы забрать из этой группы нескольких человек. Их отводят в соседнюю комнату и там душат насмерть. А людей, которые танцуют и веселятся в большом зале, это ничуть не волнует. Напротив, кажется, что это лишь увеличивает их радость и веселье…

Каков статус этого эпиграфа? Помогает ли он объяснить то, о чем пойдет речь далее? Является ли он парадигмой для тех свидетельств, которые будут использоваться Фридлендером? Нет, этот эпиграф служит фигурой, которая предвещает последующее изложение событий под заголовком: «Часть 3. Шоа (лето 1942 года – весна 1945 года)». Образ Моше Флинкера – это сравнение («Это можно уподобить…»), которое придает переносное значение всему последующему изложению событий, наделяя их скорее «констелляционным», нежели концептуальным значением. Фигура Флинкера «воплощается» в череде депортаций, расстрелов, казней в газовых камерах, массовых погребений и кремаций, о которых идет речь в оставшейся части книги.

Более того, вместо последовательности драматических сцен Фридлендер предлагает нам серию «констелляционных» образов (опять же, я заимствую понятие Беньямина). Каждая констелляция включает в себя несколько абзацев, которые иногда складываются в аргумент, анализ или объяснение, но в других случаях просто приводятся как необработанные «данные», собранные посредством фигуры или образа, а не понятия. Эти данные появляются словно сориты или «куча» предметов, которые, будучи собраны вместе – из разных мест, времен, источников, – в большей степени подтверждают истину того, что, как считалось, происходило, чем свидетельствуют о собственной «достоверности».

Во введении к «Годам истребления» Фридлендер также отмечает, что он хотел написать такую историю Холокоста, которая не дала бы «знанию» превратиться в трясину и «приручить» «квазиинтуитивную реакцию недоверия», возникающую, когда мы сталкиваемся с событиями, кажущимися нам (и казавшимися тем, кто их пережил) «невероятными». Я думаю, что тут Фридлендер указывает на новый вид события, который мог возникнуть только в условиях модернизации – например, существует большая разница между погромом и «истреблением». Модернизм – культурное движение, в основании которого лежит осознание того, что модернизация сделала возможными не только новые события, но также новые виды событий – события, которые могли быть порождены только новыми способами и средствами производства, созданными капитализмом на высоких стадиях своего развития. Такие события оказывают колоссальное непосредственное воздействие на огромные территории и большие группы людей. Они могут мгновенно распространяться по всему миру. В силу сложности своего производства, такие события являются «сверхдетерминированными». Следовательно, их не так легко подчинить нормальным или традиционным модусам репрезентации, объяснения или осюжетивания. Сам факт «Окончательного решения» не подлежит сомнению. Тот факт, что это событие произошло, свидетельствует о том, что на протяжении долгого времени в европейском обществе и культуре существовала такая вероятность. Но тот факт, что оно произошло именно в европейском обществе и культуре, а также место, время и то, каким образом осуществлялось «Окончательное решение» – именно это делает Холокост «невероятным» событием.