Практическое прошлое

Теперь, имея концепцию нарратологической программы, мы можем понять, ради чего модернистское письмо модулирует, преуменьшает или полностью отказывается от нарратологического эффекта в изложении реальных или вымышленных событий. Фредрик Джеймисон, самый убежденный теоретик тождества историчности, темпоральности и нарративности, недавно (в книге «Валентности диалектики») начал использовать концепцию осюжетивания (предложенную Полем Рикёром в работе «Время и рассказ») вместо идеи эстетизации для указания на «придающий-форму» элемент (который я вслед за Нортропом Фраем назвал «элементом конструкта») при нарративизации реальных событий и действий в историографии.

Предпринятая Джеймисоном ревизия идеи нарративизма основывается на переосмыслении исторического события как результата действия человеческих или общественных сил, которое, в отличие от естественных событий, является или кажется «сверхдетерминированным» в своих причинах и следствиях. Идея состоит в том, что историк совершает ошибку, когда ищет причины исторического события и пытается репрезентировать их, основываясь на модели физических наук. История или, точнее, «историческое» складывается из опыта множества различных видов темпоральности, отличных от космологической темпоральности метафизики и экзистенциальной темпоральности, переживаемой сознательным человеческим субъектом. Джеймисон ссылается на броделевские многоуровневые структуры темпоральности (геолого-географическая, социальная, политическая) как на попытку картографировать опыт «истории» в качестве опыта различий, конфликта и противоречий, являющихся неотъемлемой частью опыта этих различных измерений исторического бытия или существования.

Моя концепция осюжетивания основывается на идее, что автор, нарративизирующий исторические события, в процессе создания нарративизации обращается к набору сюжетных типов (трагедия, комедия, роман, фарс, пастораль, эпос и т. д.), доступных в данной культуре, чтобы наделить реальные референты специфической разновидностью культурного (на самом деле мифического) значения. Джеймисон обращается к концепции осюжетивания как к разновидности «когнитивной картографии», характерной для романа модерна. С ее помощью соотносятся, связываются или «конфигурируются» (термин Рикёра) различные виды темпорального опыта, испытываемого участниками таких сложных исторических событий, как Французская революция, упадок и разрушение Римской империи, Ренессанс или различные «кризисы», с которыми в процессе своего развития сталкивался современный западный капитализм, в том числе появление тоталитарных режимов, Третий Рейх и «Окончательное решение».

Если понимать нарративизацию как осюжетивание, разница между «основанными на фактах» и «фикциональными» нарративами теряет свою значимость при определении относительной «реалистичности» различных значений, которыми может быть наделено «прошлое» или любая его часть. Нарративизация дает ключ к пониманию привлекательности повествования по сравнению с философским осмыслением сложного набора событий. Например, в романе «противоречие» перестает быть «ошибкой» или нарушением логики (каким оно предстает для философской мысли) и воспринимается как экзистенциальная ситуация выбора и решения, которую протагонисты нарратива разделяют с предполагаемым читателем книги. Общественные противоречия капиталистических обществ многочисленны и повсеместны, они детерминированы силами безличными, абстрактными и глобальными по своей природе, отсюда и их «сверхдетерминированность» до такой степени, что индивид чувствует себя абсолютно неспособным осмыслить эти противоречия, не говоря уже о том, чтобы совладать с ними в повседневной жизни. Именно поэтому Джеймисон утверждает, что роман – это модернистский поливалентный жанр par excellence, в котором, в отличие от беллетристики, «осюжетивание» показывает, что в истории невозможен простой, всеобъемлющий, последовательный и исчерпывающий «сюжет» или тотализирующее «значение». Без сомнения, модернистский роман – у Вулф, Пруста, Манна и Джойса – все еще «преследовал мираж унификации, что объединяло его с философией», но с пришествием постмодернизма (или позднего модернизма) все изменилось. Постмодернистский роман не только избирает «историю» в качестве своего явного референта, но также отказывается от поиска всеобъемлющего сюжета или великого нарратива и «выбирает рассеивание и множественность».

Послесловие