Прасковья Ангелина

Она пригласила Антона снять свою кацавейку и сесть ужинать. Он стал отнекиваться, но в эту минуту из соседней комнаты вышла Паша и сразу начала «допрос»:

— Илья выводил трактор на обкатку?

— Да, так, как ты наказала, — неторопливо ответил Антон, — но удача не сопутствовала. Надо заново кое-что перебрать; проверить коробку передач, задний мост и ходовую часть.

Этот ответ означал, что Савин опять поставил их бригаду под удар. Паша задумалась. Как странно, она верила, что все будет хорошо, а теперь, видно, надо вновь исправлять недостатки ремонта. А время идет, и солнце пригревает, и земля раскрывается.

— Да, видно, мы оплошали несколько, — согласился Антон, не решаясь, однако, тут же вводить Пашу в курс всех дел с деталями. — Уверен, что ты на днях получишь добрые вести и о делах Савина. Он по-прежнему грозится обогнать Челпанову и заявил, что не покинет эмтээс, пока у него трактор не будет в полном порядке.

Ясно было, что надо приналечь на подготовку к весне. Иначе прямая погибель.

Дмитриев понял состояние Паши.

— Боишься, как бы тот самый Гиталов из Мало-Помошнянской эмтээс не выдвинулся вперед?

— А почему же не бояться, — не стесняясь, сказала она. — С таким, как Гиталов, шутить опасно. Он человек геройского склада, с характером.

— Как у тебя, — бросил Антон.

— Сильнее! Куда сильнее.

Наконец она вспомнила, что Антон ничего не ест, и придвинула ему масло, хлеб, чай.

— Да, а насчет того, какой Александр Гиталов, так ты лучше всего порасспроси у Никиты Сергеевича Хрущева. Никита Сергеевич у него не раз бывал и говорит о нем как о первоклассном трактористе.

Антон собрался уже уходить, вышел из-за стола, но не успел накинуть на себя фуфайку, как вошла Елизавета Челпанова.

— Оказывается, есть еще более поздние гости, чем я, — улыбнулся Антон.

На самом деле Челпанова пришла прямо из мастерских. До позднего вечера она возилась с ремонтом, приспосабливала к колеснику уширитель и дополнительные шпоры.

Паша похвалила ее за такую настойчивость. Эти меры помогут удержать влагу.

Ефимия Федоровна с материнской ласковостью принялась обнимать Челпанову и тем вызвала ревность Антона.

— Эх, Федоровна, — в шутку проговорил он, — какая же несправедливость на белом свете! Меня встретили в штыки, даже урок политграмоты преподали, а Лизе почему-то особый почет!

— Завидки берут, а? — Паша похлопала его по плечу.

— Завидно… и обидно, — попытался оправдаться Антон, и ямочки в уголках его рта задрожали от улыбки.

— Да ты же сам давеча хвалил ее, — сказала Ефимия Федоровна. — Лиза — честь всей нашей бригады, ей и первый мой материнский поцелуй.

— Верно, мать, — сказала Паша, заканчивая спор.

А Ефимия Федоровна пообещала Антону прийти в МТС и лично поздравить его, когда последний трактор выйдет из ремонта.

Паша поинтересовалась тем, каковы дела у Савина. Челпанова отрицательно покачала головой.

— Ничего не говорит… молчит. Я хотела помочь ему, но он и близко к машине не подпускает. А знаешь, мне хочется еще сегодня пойти в мастерскую, чтобы все-таки выручить Илью.

— Тебе поспать надо.

— Это верно, а как же будет с Ильей?

Дмитриев улыбнулся.

— Не беспокойся, Лиза. Савин оснащен первоклассно. Думаю, старик «СТЗ-НАТИ» уже дрожит перед ним от страха и даже ходовые части в нем трясутся.

Вдруг Антон решительно поднялся.

— Впрочем, к Илье я пойду сам.

— И правда, Антон, — сказала Паша, — только по дороге загляни к нему домой, скажи жене и детям, чтоб не беспокоились.

Всякий раз, когда у Ангелиных дома собирались трактористы, разговор неизменно сводился к тому, что надо делать, чтоб сэкономить время на ремонте машин, как лучше готовить семена, точнее соблюдать агротехнические правила на севе, на подъеме паров, на взмете зяби, на обработке целинных и залежных земель. Здесь все было подчинено одному: не повторять старых ошибок, двигать свое хозяйство вперед.

Нередко на огонек заглядывали секретарь райкома партии Решетов, председатель райисполкома Брызгалов, директор МТС Цимиданов, председатель колхоза Коссе, бригадиры, звеньевые — и тогда эти «производственные совещания» затягивались до глубокой ночи.

Эти люди стали дорогими и близкими не только ей, бригадиру тракторной бригады, но и ее родителям.

Ефимия Федоровна переживала их радости, как свои личные, а их неудачи, как семейное горе.

Часто после таких встреч с руководителями районных организаций и с работниками колхоза Ефимия Федоровна, оставаясь наедине с Пашей, говорила: «А знаешь, доченька, умно вы сегодня спорили, правильно вопрос зацепили…» И по морщинистым щекам ее катились слезы. Она вспоминала прошлое, каторжную работу у помещика и сравнивала со светлой жизнью, которая наступила теперь. Когда Ефимия Федоровна была в Пашиных годах, она не чувствовала, что жизнь ее кому-нибудь нужна. Сейчас она видела, что она нужна многим, что все, о чем говорят и спорят ее близкие, ей по душе, и она всегда растроганно говорила: «Милые вы мои! Чай-то ведь давно остыл, а вы все еще не наговорились. Налью горяченького. крепенького, душистого…»