Прасковья Ангелина

— Вот и развиваю… — не растерялся Савин. — Нынешний год, так сказать, особенный. Зима долго не простоит, а значит, надо быть готовыми удержать как можно больше влаги в земле.

— Эх, жалко Константин Федорович не слышит! — восхищенно воскликнул Дмитриев. — А то бы он как-то бодрее реагировал на наши законные требования насчет деталей.

Илья Савин решил сделать вторую пробную обкатку своего «СТЗ-НАТИ». Перед тем как включить двигатель, он вместе с Антоном Дмитриевым еще раз облазил машину, ревниво ощупал каждый болт и каждую деталь, заглянул в утепленную будку: отныне она снова становилась «а всю посевную и уборочную его вторым домом.

— Ну как? — стараясь перекричать гул мотора, спросил Дмитриев. — Все на ходу?

— Трудно сказа-а-ть, — неопределенно ответил Савин. Он был не в восторге от проведенного капитального ремонта трактора.

— Давай двигай!

В ту же минуту «СТЗ-НАТИ» плавно тронулся с места.

Савин кратчайшим путем выехал в поле. Теперь его трактор работал на полную мощность. Гусеницы глубоко вгрызались во влажную почву, разбрасывая по сторонам комки липкой грязи. Но вот трактор начал как-то скрипеть и шататься в сторону.

Савин пригнулся к рулю, весь он как бы превратился в слух, стараясь чутко уловить малейший звук, любой подозрительный скрип и скрежет. Вдруг что-то треснуло. Савин тотчас же сбавил скорость. Вскоре мотор стал работать с перебоями, с каким-то надрывом.

В который раз Савин останавливал трактор, ложился в грязь под него. Он отчетливо знал, что все это бесцельно, что трактор требует новой переборки, но все-таки он еще и еще раз проверял радиатор, поступление масла, состояние конических подшипников.

Когда через час трактор возвратился на усадьбу МТС и остановился возле мастерской, лицо Дмитриева было землисто-бледным. Он взглянул на Савина и зло выругался.

— Сборка тут ни при чем, — оправдывался Савин, — все пригнано как надо, механическая обработка деталей никудышная.

Дмитриев весь передернулся.

— Какая кустарщина! Это мы припомним товарищу Цимиданову.

Потом, повернувшись к Савину, он предложил ему взяться за переборку ходовой части, а слесарям предложил опять начать ладить задний мост.

Савин виновато улыбнулся и пошел в мастерскую. Под вечер, после крупного скандального разговора с Цимидановым, Дмитриев ушел из МТС. Шагал медленно, тяжело, на душе было тоскливо.

Вокруг него разносились звуки идущей весны. С шумом и ревом неслись могучие потоки воды, устремляясь в Кальмиус. Где-то впереди садились на поля жаворонки, прилетевшие из далеких теплых мест.

«Вот она, ранняя дружная весна… — мучительно думал Дмитриев, — а совесть моя перед нею не чиста. На сердце будто камень лежит. Скоро выезжать в поле, а у нас такая неуправка с тракторами. Савин, тот вовсе проваливает ремонт. Говорит, не его вина. А чья же? Где же и мои глаза были? Мог же я помочь ему? Почему вовремя не вмешался? Щадил самолюбие его… А самолюбие всей бригады? Некоторые именитые специалисты начали большой спор. Доказывают, что для обкатки трактора не нужны просторы. Мол, выдумывать тут нечего, существует специально сконструированный стенд на двух кронштейнах. Вот на нем и приводите в движение рабочие органы трактора, ведите обкатку на первой, второй, третьей передачах. А Паша? Она другого мнения. Она доказывает свое, добытое из многолетней практики. От стендовой обкатки и она не отказывается. Это так называемая первая стадия опробования ходовых органов трактора. Но вторая стадия, наиболее трудная, ответственная, — это проверка трактора, вышедшего из капитального ремонта в. полевых условиях. И она права. Она сознательно усложнила процесс обкатки, но это усложнение обеспечит хорошую работу трактора на пахоте и севе. Все это так, но пока тяжеловато нести эту ношу. А нести надо…»

Если что-нибудь и пугало Антона Дмитриева, то не дополнительная нагрузка, которую взвалил на его плечи бригадир трактористов, требуя полевой обкатки трактора, а сознание ответственности за своевременный выезд в поле.

Антон свернул на шоссе и вышел к знакомому одноэтажному дому, где жила Ангелина. «Может, заглянуть на огонек? Или не тревожить? Пусть лучше проведет время с семьей». И все же Дмитриев постучался. Он поднялся по ступенькам лестницы и прислушался. В доме было шумно. Кто-то играл на пианино. Наверно, Светлана, а может быть, Сталинка?

Еще в сенях Антон услышал голос. Ефимии Федоровны, и добрая улыбка скользнула по его утомленному лицу. Он опять постучал. Ефимия Федоровна, набросив на плечи шаль, поспешила навстречу.

— По стуку узнаю, что ты сегодня злой! Да и шагаешь тяжело.

— На то есть особая причина, Федоровна.

— Работаешь много? — Она дружелюбно посмотрела на него.

— Пока без пользы для ранней весны.

— Э, да ты, право, Антоша, не в духе.

— Выдохся… — упавшим голосом сказал он.

— Не узнаю тебя. Не на должном уровне у тебя морально-политическое состояние. — Ефимия Федоровна так неожиданно ввернула слова, позаимствованные ею в кружке текущей политики, что Антон не удержался и рассмеялся.

— Ну, это, Федоровна, уже из политграмоты.

— Не скрываю, взяла оттуда.