Спасибо, что переслали Екатерине Дмитриевне сведенья Лунца и статьи Николаевского. Получил от нее письмо. Она совершенно уверена, что ничего не выйдет ни из Координационного Центра, ни из его газеты. Не объясняет, на чем именно основана ее уверенность. Я склонен думать, что К. Центр не закроется: Американский Комитет этого не допустит, так как этим он был бы в Вашингтоне скомпрометирован и сам. А если отпущены большие деньги, то не может, по-моему, не быть созданной и газета. Но весьма вероятно, что их, так сказать, «амплитуда» очень уменьшится. После статей Абрамовича и Николаевского можно предположить, что они и их единомышленники, не только марксисты, но и левые вообще, не будут работать ни с Добрянским, ни с теми, о ком пишет Абрамович. Если Американский Комитет заставит их включить, то левые уйдут, и, быть может, он этим не будет особенно огорчен. Что ж, тогда будет выходить ежедневная газета, близкая по направлению к «Русской Мысли» во всем, кроме вопроса о целостности России. И такого же направления будет и Координационный Центр. Мельгунов ведь капитулировал. Вероятно, он вчера и сегодня делал и делает еще в Мюнхене попытки как-либо загладить этот вопрос, особенно для него неприятный ввиду того, что он говорил всю жизнь, начиная с 1917 года приблизительно до осени 1952-го. Едва ли национальные меньшинства, даже и без Добрянского, очень пойдут тут ему навстречу. Не исключаю возможности, что он не выдержит и возьмет свою капитуляцию назад, т. е. выйдет оттуда, только потеряв свою прежнюю репутацию принципиального человека. А может быть, и проглотит, т. е. останется и будет дальше в этом вопросе катиться уже прямо к Добрянскому. Но в обоих случаях, с ним или без него, Координационный Центр, думаю, будет существовать в течение известного времени. Дальнейшее будет зависеть от
Прилагаю письмо Двинова[1324]
, только что мною полученное от Лунца.Екатерина Дмитриевна опасается, что все это дело (парижско-мюнхенское) кончится «скандалом». Не знаю, что она имеет в виду. Уход тех или иных лиц скандалом ведь назвать нельзя.
Мы чрезвычайно рады, что Марья Алексеевна чувствует себя лучше.
Скоро увидимся ― в конце месяца. Шлю Вам самый сердечный привет.
Машинопись. Подлинник.
HIA. 2-20.
В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, 18 января 1953
18 Янв[аря 1953[1325]
]Дорогой Марк Александрович!
Ваше письмо и вырезку Лунца я послал Е.Д. на другой же день после Вашего письма. Она мне тоже ответила и в том же смысле, как Вам. Она ж
Статья Николаевского меня очень порадовала, хотя возможный разрыв с Американцами, такой, как и у Абрамовича ― если он произойдет, будет не в плоскости сохранения России, как единого государства, а скорее на вопросах неприемлемой внутренней политики, т. е. слишком реакционной без демократического объединения. Я их понимаю, но о такой мотивировке жалею; как меня «возмущали» те, кто против большевиков не хотел защищать «Керенского», и теперь из-за «его» присутствия или присутствия «марксистов» поносят К. Центр. Так меня огорчает, что теперь, когда речь идет о том, быть ли России, можно считать делом важным внутренние партийные несогласия, т. е. отвержение недостаточно демократических элементов. Я это особенно чувствую, т. к. не уверен, что я сам достаточно «демократичен» для них; и мне кажется, что сейчас и те, и другие делают ошибку.
Хорошо понимаю, что невозможно идти теперь к тем, кто Вас ругает, как Чухнов ― Николаевского. Но одно дело к ним не идти, а другое -их отлучать от России, как это склонна делать «демократия». Ведь и Николаевский правильно указал, что «украинцы» гораздо виноватее перед «Великороссами», чем обратно, что довольно объяснимо.
Здесь, кроме «политики», очень неутешительная злоба дня ― болезнь. Газеты пишут и правы, что это заболевание не опасно, но оно надолго вырывает человека из жизни и долго тянется. В Новый Год -мои именины, и по традиции мы никого не зовем, но «приглашаем». Бывало человек до 60, в этом году ― около 15 оказались больны и телефоном или письмом об этом уведомили. Да и мы сами раздумывали, не отменить ли прием и «закрыть двери»; но так как не только мне, но и сестре лучше, сегодня в первый раз она вышла ― ибо не решалась; и было около 45 человек.