«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

Основной недостаток Вашей книги (недостаток только с моей точки зрения) я вижу никак не в том, в чем его видите Вы. Я, напротив, сожалею, что Вы дали так мало личного. Это относится преимущественно ко второй половине книги. Прочитав первые две главы о детстве и гимназии, я думал, что вся книга будет личной биографией. И эти главы, и главы об университете просто художественны, мне казалось, что в Вас пропал беллетрист, многое мне напоминало «Былое и Думы», ― едва ли не высшая похвала. Очень многое таково и во всей книге. Поистине превосходны Ваши портреты Ключевского и Виноградова. И сколько других блестящих страниц. Но чем дальше подвигается рассказ, тем меньше личного Вы даете. А о Вашей частной жизни в дальнейшем не даете почти ничего! Конечно, это дело автора и задачи, которую он себе ставил, но почему же Вы решили так ограничить себя?[1550] Все-таки и Вашу адвокатскую, и Вашу политическую работу люди восстановят и без Вас. Вот ведь немало написал о Вас, как об очень большом адвокате, и Кучеров (кстати, я на днях получил от него его книгу). А о личной Вашей жизни (о жизни взрослого человека) материалов будет гораздо меньше. Повторяю, это мое мнение, ― другие, быть может, согласятся с Вашим выбором. Уменьшается у Вас и число портретов, ― Ваших товарищей по адвокатуре и по умам. Вы, кстати, написали очень добрую книгу. Почти ни о ком ничего отрицательного не сказали, ― это и достоинство, и, быть может, недостаток. Как бы то ни было, книга превосходна. Я могу только поздравить и издательство, и русскую литературу воспоминаний. У меня на Вашу книгу уже «записалось» три человека, кроме моей жены.

В предпоследнем же Вашем письме я очень многого, даже большей частью в том, что написано от руки, увы, не разобрал. Если я правильно понял, Вы спрашиваете, стоит ли писать дальше? Если это так, то убедительно советую Вам писать и писать. Пока не приходится запрашивать об этом Чеховское издательство. Но если б даже оно прекратило существование, то книга все равно будет издана, ― хотя бы на тех же началах, что «Речи».

Теперь параграф 4-ый письма. Поскольку дело идет о повторении того, что говорилось в Ваших статьях, то тут и спора быть не может. Чеховское издание не раз перепечатывало журнальные статьи полностью, хотя бы в с я книга состояла только из этих статей. Несколько иначе обстоит дело, если есть длинные повторения того, что было в Ваших книгах, вышедших отдельными изданиями. Но этого ведь, кажется, нет. А если и есть, то дело идет о не-длинных повторениях, которые могут быть и необходимы.

Вы как будто спрашиваете, что я думаю о возможности возвращения Мельгунова на должность редактора «Возвращения», но вместе с Татариновым? По-моему, на это не согласился бы и сам Сергей Петрович и не только из-за «бурного разговора», а и потому, что добавление второго редактора было бы умалением его авторитета. Но ведь вопрос, кажется, уже решен. Татаринов писал мне, что Гукасов ему предложил быть редактором, что он от этого отказался (о чем я очень сожалею), и что редактором назначен Витт, ученик Струве. Я даже Вас спросил, кто этот Витт, знаете ли Вы его.

О состоянии Вашего здоровья Вы не отвечаете, Все ли прошло? Шлю Вам самый сердечный привет и еще раз Вас благодарю за очень большое удовольствие, которое Вы мне доставили этой книгой.

Ваш М. Алданов

Столкинд вчера мне сказал, будто в Русской Мысли была позавчера рецензия Сперанского о моей «Ульмской Ночи»[1551]. Если она у Вас есть, пожалуйста, пришлите.

Машинопись. Копия.

BAR. 6. F. Carbons of letters to V.A Maklakov from M.A Aldanov, 1953-1954.

В.А. Маклаков ― M.A. Алданову, 9 марта 1954

Париж, 9 Марта [1954[1552]]

Дорогой Марк Александрович,

Получил Ваше письмо и номер Русской Мысли тотчас послал. Рад Вашему отзыву о книге, но по этому поводу хочу прибавить несколько слов.

Создалось курьезное положение. Наше «разногласие» только подтверждает наше согласие. Вы находите, что я во второй части книги слишком мало о себе лично рассказывал; я думаю, наоборот, что говорил о себе слишком много. И оба мы по-своему правы. Разница в разнице положения. С точки зрения «читателя» ― правы Вы; потому я предчувствовал, что книга будет не интересна. И меня радует, что человек Вашей квалификации и опыта в общем книгу одобрил, хотя не может не видеть лучше меня, что он мог из моей биографии сделать. Боюсь, впрочем, что в этой оценке ее играют большую роль Ваши добрые чувства ко мне. Но я лично на эту книгу смотрел не только глазами читателя, для меня она была кроме того «последним словом подсудимого». Я в ней хотел показать, что я такое и что меня таким создало. То, что не выясняет этого вопроса, в этой книге казалось мне неуместным. И потому моя личная жизнь даже в самых интересных ее проявлениях оставалась вне книги.