Довольно сказать, что когда должно было быть второе собрание по аналогичному поводу, где тогдашний член Комиссии просил меня выступить, чтоб их поддержать, от попечителя, у кот. я был на поруках, пришли меня просить от его имени ― не выступать. О моей роли говорили не только мои сторонники, но и враги, вроде Чернова В.М., а по совести я ничего этого не заслужил. Это и поучительно. Но известность осталась, и мне не верят сейчас, когда я говорю, что в «Осв[ободительном] Дв[ижении]» никакой роли я не играл, а только «учился» на примерах других. И вы оба с Грюнвальд ошибаетесь, если говорите о моей скромности. Дело не в ней, а в том, что я не хотел быть сознательным Хлестаковым. Моя роль началась гораздо позже, и не была такой «спектакулярной». И то по совести скажу, что она никогда не определялась желанием дешевой популярности и похвал. Оттого Милюков и писал про меня, что я не играл той роли, кот. мог.
Вот, кажется, теперь я «нахвастался». И я невольно вспоминаю Толстого, кот. где-то писал, что в глазах публики главное в «машине» ― не шестерня, а та щепка, кот. попала в колесо, крутится, трещит и к себе привлекает внимание. Моя известность была этого рода. А насколько у меня были заслуги ― их мало там, да они заметны и не были.
Надеюсь, Вы разберете это письмо, и Ваши глаза оно не утомит.
Получил сегодня же письмо от Кусковой. Она чуть не отравилась недавно.
Вас. Маклаков Автограф.
BAR. 5-15.
В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, 4 мая 1954
Париж, 4 Мая 1954
Дорогой Марк Александрович!
От Вас очень давно нет известий. А последнее, что о Вас сообщал Титов, это что Вы похудели и нехорошо себя чувствуете. При этих условиях не хотел бы Вас утруждать ни писанием, ни даже чтением писем, хотя бы и на машинке. Но все-таки очень хотел бы знать не только о Вашем здоровье, но и о том, какая Ваша позиция в том пересмотре отношений и взглядов, который везде начинается и может неожиданно все переменить.
Если не трудно, то это хотя бы двумя словами скажите. Если Вы на письмо не ответите, пойму, что за этим скрывается.
Машинопись. Подлинник.
BAR. 6. F. Maklakov V.A. to M.A. Aldanov, Paris and n. p., Jan. 1954 - Oct. 1956.
М.А. Алданов ― B.A. Маклакову, 5 мая 1954
5 мая 1954
Дорогой Василий Алексеевич.
Только что получил Ваше коротенькое письмо от 4-го. Вы меня тронули вниманием. Нет, я никак не болен и, к сожалению, не похудел или, по крайней мере, этого не замечаю (давно не взвешивался). Александр Андреевич, вероятно, в этом ошибся. Чувствую себя действительно не очень хорошо, но это длится давно, уже года два, если не больше, и пока ухудшения нет. Не отвечал же Вам на последнее письмо от руки, от 23-24 мая, просто по случайной задержке, ― пожалуйста, извините меня.
В том Вашем письме Вы привели выписку из письма к Вам Гольденвейзера. Книги наши различны по характеру и по содержанию и потому сходны быть едва ли могут. Но в Вашем отношении к революциям действительно сходство есть, в этом Гольденвейзер прав. Быть может, он прав и насчет «гуманности», хотя это понятие довольно неопределенно. Во всяком случае, я могу быть только польщен, если «Ульмская Ночь» похожа на Вашу превосходную книгу.
То Ваше письмо было от руки, я не все разобрал и, быть может, поэтому меня смутили слова в Вашем сегодняшнем письме: «Какая Ваша (т. е. моя) позиция в том пересмотре отношений и взглядов, который везде начинается и может неожиданно все переменить»! По-моему, Вы такого вопроса мне в письме от 24 апреля не задавали, и я совершенно не знаю, о чем Вы говорите? Т. е. о какой, о чьей перемене взглядов Вы упоминаете? Я не вижу, что именно начинается и может все переменить. Теряюсь в догадках и буду Вам искренно благодарен, если Вы поскорее (на машинке) объясните, в чем дело. До того не знаю, что Вам ответить. В моих взглядах как будто в последнее время ничто особенно не изменилось и, насколько я знаю, в Ваших тоже нет? Буду с живейшим интересом ждать разъяснения.