«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

Во-первых, возвращаю Вам присланные мне газетные вырезки. Постановление Ам[ериканского] Ком[итета] мне прислал СП. Мельгунов, и не хочу его задерживать, но прежде всего хочу Вам написать краткий отчет о вчерашнем вечере Бунина. Я мало что сам слышал из-за глухоты, но общее понятие имею. Вечер удался, несмотря на некоторые невязки и, главное, плохую подготовку его. Не знаю, кто этим вообще занимался. Было полно совершенно; правда, началось с опозданием на час, в 9½, но тогда все было полно. Многие присяжные писатели блистали отсутствием; конечно, не было Зайцевых; были Г. Иванов и Одоевцева, но на вечере я их не видал, узнал после. Ни Мельгунова, ни видных писателей из Русской Мысли или Рус[ских] Новостей не было. Было плохо организовано, не рассчитали времени. Как было условлено, я открыл заседание от имени Комитета и передал председательство его председателю Титову. Он довольно бессвязно прочел какое-то свое изложение, из кот. я, сидя рядом, не понял ни одного слова. Оказалось, он рассказывал, как Бунин бежал из России. Потом слово было за Адамовичем. До меня доносились лишь обрывки отдельных фраз. Потом говорили, что его речь была очень интересна; в этом не сомневаюсь; когда он кончил и ушел за кулисы (было так глупо устроено, что за столом сидели только я и Титов), ему аплодировали так дружно и так долго, что пришлось Титову пойти за кулисы и Адамовича оттуда на эстраду вытащить; ему очень дружно и долго хлопали; словом, эта часть вечера был несомненный успех. К сожалению, о содержании его речи судить не могу, ни одного абзаца не понял. Потом Титов прочел Ваше письмо, с тремя пожеланиями. Когда читал третье пожелание, все смотрели на В.Н. и как будто ей аплодировали; она сидела во втором ряду рядом с Т.С. Конюс[1580], Сашей Толстой[1581] и С. Толстым. Это был тоже хороший момент, и Ваши слова о Меценате вызвали сочувственный успех у всех. Потом вышла Рощина-Инсарова[1582] и долго по обычаю ломалась, т. к. ее манеры и ужимки не люблю, особенно если слова не понимаю. Потом перерыв. После перерыва читал Аминадо, вторая пьеса де резистанс. В.Н. Бунина после перерыва перевела меня вниз в первый ряд и посадила на свое место, думая, что я буду лучше слышать; но оттуда я не слыхал уже совершенно ни одного слова. Говорят, что Аминадо был очень интересен, не могу судить, но его все хвалили. Потом читала Кедрова[1583], говорят, очень хорошо, и последним A.A. Вырубов[1584] на память рассказы ― из «Темных Аллей». Он один стоял на авансцене, освещенной рампой, гримасничал и жестикулировал. Но слов я не разобрал и не мог бы понять. Это и все. Тройя[1585], к счастью, не приехал. Без него все кончилось в первом часу. В общем публика была вечером довольна. Отчеты, наверное, будут сочувственные. Центром, конечно, были Адамович и Аминадо; ими и надо было ограничиться, сократив, если не отменив, декламацию. Но в общем все было прилично, и первый блин не вышел комом.

Вашу «Ульмскую ночь» у меня взял Керенский перед отъездом и отдал Теру, кот. сам ее стал читать и потому мне не возвратил еще. А книга уже обещана Рубинштейну.

Вы мне прислали статьи Кусковой ― «спорные вопросы» в № от 6 Апреля[1586]. С 19 Марта я не получаю этой газеты, и потому ни одного из Куск. выступлений не читал. Уже дважды жаловался на перерыв. Я Кускову очень ценю и люблю, но, по-видимому, я ее чем-то обидел. Я Вам писал, что она меня упрекнула, что я как будто отрекался от «Освободит[ельного] Движения», т. к. о своей роли в ней мало пишу. Это недоразумение, т. к. об этой роли мне просто сказать нечего; я был в нем только учеником и наблюдателем, а не деятелем. Но это простое объяснение ее не удовлетворило, и она думала, что я от этого движения отрекаюсь. Она написала, что такое мое отношение многих «режет», письмо ее очень длинно и не вразумительно. И в той вырезке, кот. Вам прислал Лунц и кот. Вы мне сообщили, Вы подчеркнули ее слова обо мне, что я тоже утверждаю, вместе с Американ. Комитетом, будто не создалось бесклассового общества, а только рабы и господа. Но дальше она возражает, что со времени победы большевизма много в России повернулось к лучшему: успехи индустриализации, госуд[арственная] дисциплина, повышение уровня грамотности и т. д. Все это верно, и это я признавал даже в той статье, в № 2 «Русск[их] Известий»[1587], из-за которой у меня был разрыв с советами. Потому эти слова по моему адресу едва ли нужны и едва ли справедливы.