«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

5) Раз Вы не разобрали ту часть письма, где я говорю о политике, в частности об А.Ф. Керенском, переписываю еще раз абзац, для него характерный, из его письма ко мне, но вообще это не то, что хочется знать. Одно любопытно, что с КЦАБ он не хочет рвать из дружбы. «За последние месяцы случился такой психологический оползень, обвал внутри "свободного мира", что вся хитрая механика военно-политическо-дипломатической, западной машины развалилась; все что было, того уже нет, а что на этом "нет" строить, еще никто не [пропуск в тексте]. В этой душевной катастрофе Запада -ключ, не владея которым нельзя понять и осмыслить ни Женевы, ни головокр[ужительного] успеха фр[анцузского] героя с его окружением, ни молчания Ч[ерчилля] и судорожных поездок Идена к Даллесу, ни воскресшего в третий раз мифа о "со-существовании", ни Аттли [так!] в Китае, ни всего прочего в Азии и Юж[ной] Ам[ерике] и т. д. Жить стало душно, как в подземелье ― трудно дышать. А приходится еще и принуждать себя заниматься "практической политикой", вернее, не бросать людей, хороших и честных, которые все еще верят, что в нынешнем "климате" можно все-таки чего-то добиться...» Но что вообще в мире происходит, и в частности во Франции. Не знаю, как это кончится, но пока тоталитарный режим или по крайней мере тоталитарные методы побеждают демократии. Демократии начинают обвинять в слабости, как винили за это Февр[альскую] Револ[юцию] и в частности А.Ф. Выходит, что с демократической идеологией нельзя делать революций. Революционные победы не могут устоять против старого режима, если он способен защищаться, или превращаются сами в тоталитарный режим, теряя свой демократ[ический] облик. Это все подтверждается и в Англии и во Франции, и в Германии в 1918 г. Но об этом походя писать не могу, это слишком серьезно и трагично, чтобы заниматься предсказаниями.

6) Теперь последнее слово по поводу Ваших слов, написанных на обороте письма о статье Аронсона и нас обоих. Я ее не видал или потому, что пачка с ней еще не дошла до меня, или ее прозевал. Когда я читаю Н.Р.С. сразу за много времени, я его только проглядываю и поэтому могу пропустить. Последний №, что я видел, от 20 Августа: если статья Аронсона была напечатана раньше и Вы знаете, в каком № ― буду Вам благодарен, если Вы его укажете. Если позже, то я его и сам найду. Но раз Вы заговорили об этом, то Вы наверно не читали, как меня обругали в «Знамени России» ― в № 109. В некотором отношении несправедливо, а в других ― м. б. справедливо, а в-третьих [пропуск в тексте]. Неизвестный рецензент Б.Ш. находит, что я мог бы написать о лицах, кот. встречал (Шаляпин, Кусевицкий[1696], Рахманинов), а вместо этого Вы говорили о себе. Это правда; и я сам объяснил в предисловии, почему я принужден был так делать.

Далее он говорит, что вместо того, чтобы каяться в своих прежних грехах, я остаюсь нераскаянным, «что я не осмеливаюсь признать ложность и ошибочность пути русской интеллигенции», и не отрекаюсь от него, и не каюсь в совершенных грехах. Это правда ― но это я не считаю виной с моей стороны.

А пока, в-третьих, он находит, что прежде я, по собственному воспоминанию рецензента, был замечательным оратором, а в настоящее время, увы, его талант померк или как это часто бывает, прекрасный оратор оказался слабым литератором.

Это м. б. правда; не мне об этом судить, но тогда это только подтверждение того ощущения, что мне пора «кончить» с выступлениями. К слову, с Января 55 верно офис будет закрыт для меня по предельному возрасту. Это все одно к одному.

На этой неделе у нас будет собрание, о кот. я Вам намекал раньше. Посмотрим, что из этого выйдет.

Машинопись. Копия.

HIA. 2-23.

М.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 27 сентября 1954

27 сентября 1954

Дорогой Василий Алексеевич.

Сердечно благодарю за длинное и столь интересное письмо, ― мне совестно, что Марья Алексеевна трудится над перепиской, но я действительно не разбираю.

Очень я рад, что после возвращения Зёрнова Вы стали себя чувствовать лучше. От ходьбы, даже недолгой, я тоже давно устаю, это естественно. Память у меня не ослабела (зрительной памяти не было и прежде), но в остальном и мне, и нам всем хвалиться нечем.

О предложении книги Екатерины Дмитриевны Чеховскому издательству больше и говорить не приходится: 20 сентября в «Новом Русском Слове» появилась, так сказать, официальная заметка госпожи Плант, что до конца 1955 года они больше никаких книг принимать не могут, ― все совершенно заполнено. Дальнейшее же будет зависеть от того, получат ли они от Фордовской организации новые деньги. Значит, издадим по предварительной подписке. Александр Андреевич занимается этим и хочет немного подождать с образованием Комитета, который обратится с «воззванием». Разумеется, я охотно напишу проект воззвания, хотя и не умею писать такое. Пришлю на рассмотрение Комитета, когда он образуется.