Письмо Керенского интересно, но из него я делаю вывод обратный тому, который, кажется, делает Александр Андреевич: думаю, что Ал. Фед. возобновит всю «работу» с Американским Комитетом. Только в этом случае, боюсь, ему придется возобновить ее, как и Мельгунову, на гораздо более конфузных для них условиях. Уж гораздо лучше ― тогда же подчинились бы всем его требованиям.
Поговорим обо всем устно. Обнаружились ли в пятницу разногласия среди собравшихся у Абрама Самойловича? Да, положение в мире тяжелое, что и говорить. Хвалить Мендеса Франса не вижу оснований, удивителен его тон «спасителя Франции», ― сегодня еще и «заря новой жизни»! Дефицит составит тысячу миллиардов, а помимо прочего, то есть внешней политики, пока только раздача детям засахаренного молока. Соглашение в Лондоне, думаю, будет достигнуто, а военный бюджет уменьшен. С.Е.Д. уже было лучше, ― по крайней мере новая и немалая идея.
Надеюсь, Вас не огорчила и не обидела брань в «Знамени России». Я этой статьи не читал. Если подпись Б.Ш., то это, верно, Борис Ширяев. Кто он такой, я не знаю[1697]
. Но несколько месяцев тому назад Екатерина Дмитриевна прислала мне номер аргентинской «Нашей Страны», где была статья его же о покойном Бунине, ― чрезвычайно резкая и даже грубая. Во всяком случае, он единственный, признавший Вас «слабым литератором»!!Если я правильно разобрал постскриптум к Вашему письму, то Вы получили рецензию Аронсона о 37-ой книге «Нового Журнала» с упоминанием о Вас и обо мне. По общему правилу Аронсон ― критик «немилостивый», так что лестный отзыв надо «ценить».
Много ли интересного рассказала Вам Софья Владимировна [Панина]? Пожалуйста, кланяйтесь ей. Здесь, в Ницце, мне говорили, будто во Францию скоро приезжает и А.Л. Толстая.
Я прочел, и книгу Сабанеева о Танееве. В ней есть упоминание, что Вы бывали у Танеева, но больше
Шлю Вам, а также Марье Алексеевне самый сердечный привет и лучшие пожелания.
Машинопись. Подлинник.
HIA. 2-23.
В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, 30 сентября 1954
Париж, 30 Сентября [1954]
Дорогой Марк Александрович,
Спасибо за Ваше письмо; отвечаю по пунктам.
Почти одновременно с Вашим пришло письмо от А.Ф.К. из него я вижу, что в том пункте, который всех особенно интересовал, я его не совсем понял и ввел в заблуждение Вас. Это он исправляет, хотя, на мой взгляд, недостаточно вразумительно. Потому я посылаю Вам копию его письма. Не смущайтесь, что я его письмо для Вас переписал. В постскриптуме к своему письму, от руки, он мне дает несколько поручений ― кланяться С.Г. Пти, передать Е.Д. Кусковой, что он душой с ними и всегда очень уважал и ценил С.Н., и дать его письмо прочесть Теру. Последнее поручение давалось и раньше. Но так как я собирался ему отвечать, то не хотел отдавать его письма Теру; этот бы его задержал, и [я] дал снять с него копию. Одну из них Вам и посылаю. В письме его кроме двух политических есть третья часть, религиозная. Мне не приходилось говорить с Вами об этом и не знаю, насколько она может Вам быть интересна, но взгляд Керенского на этот вопрос для Вас как романиста и историка не безразличен для понимания этой противоречивой индивидуальности. Можно понимать тех, кто отрицает религию, считая ее либо наивностью, либо обманом, а также верующих в загробную жизнь и божественное происхождение Церкви. Но всего труднее совместить государство, церковь и буквальное учение Христа, как человека. Во имя Христа Толстой отвергнул и Церковь, и государство, хотя последнего не довел до конца; можно считать Христово учение отдаленным идеалом, к которому можно людей только постепенно готовить. Но Керенский сам государственник и даже революционер; как же совместить это с Евангелием? И вот неожиданно, без достаточных мотивов он делает и Христа государственником, допускавшим насилие.
Теперь буду отвечать на Ваши вопросы.
С Паниной был длинный разговор. Она очень физически постарела, но духовно осталась прежней. Она пробудет здесь еще около года, значит, разговоры еще не окончены, и сосредоточился пока только на 2 пунктах.
Во-первых, об А.Л. Толстой; она мне сообщила, будто А.Л. очень понравилась моя рецензия об «Отце». Она не написала мне ничего, и в этом я сомневался, потому что приписывал Л.Н. вполне сознательное отступление от его же идеологии и сближение с нами, государственниками, сторонниками медленной эволюции.