«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

Не знаю, как пройдет 21 Мая. Ведь мы, было, решили отменить всякие праздники; но сестра запротестовала. Хочет воспользоваться этим днем, чтоб повидать старых друзей, кот. из-за болезни давно не видала.

Но этот [слово нрзб] был сделан слишком поздно: но получаю много письменных поздравлений со стороны тех, кто уезжает на праздник, [слово нрзб]. А потом, как Толстой писал в Анне Карениной: «Сама собой не варится даже манная каша для ребенка». Все это делала раньше сестра, без меня, но она приедет сама утром 21; пока ее кто-то заменит по ее выбору. И тут поневоле вспоминаешь пословицу — «у семи нянек дитя без глазу». Не знаю, что из всего этого выйдет.

Получил ценный подарок — записки декабриста Волконского, вышедшие в 1902 г. и подписанные В.Ф. Лугининым[1963] — H.A. Герцен. Она эту книгу, как и другие, оставила Родичевой, а она подарила ее мне. Интересно сравнить Волконского в эпоху 14 Дек. и по возвращении; старость иногда красит мужчин.

Читали ли Вы рецензию Вишняка на книгу воспоминаний Милюкова?[1964] В ней много есть справедливого, но он «перестарался». Но писать об этом не буду.

Рад буду Вас повидать. Но когда Вы собираетесь приехать?

Привет Татьяне Марковне.

Вас. Маклаков

Вчера со мной, боюсь, сыграли злую шутку — некоторые господа из Мюнхена. Расскажу, когда увидимся.

Автограф.

BAR. 5-17.

В.А. Маклаков — М.А. Алданову, 26 мая 1956

26 Мая [1956[1965]]

Дорогой Марк Александрович!

Начинаю писать Вам с опасением. Смогу ли дописать до конца? Мой почерк вызывает не только осуждение, но иногда негодование; я это понимаю и чувствую себя виноватым. У меня одно оправдание: в последнее время у меня очень усилился ревматизм; мне трудно и больно вставать со стула и двигать рукой. Все это отражается и на почерке. Очевидно, что ревматизму может помочь только курорт; я и поеду туда, как только выяснится [слово нрзб] с сестрой. Ее вторая операция (не связанная с первой, т. е. с опухолью) — предположена на 4, 5 Июня. Она приедет сюда к 1-у, а через день ляжет в прежнюю больницу.

Мне очень больно, что не могу писать, т. к. о многом хотелось поговорить: это я еще могу. И об общем политическом положении, и о прошлом. Повод к этому дает книга Милюкова. Я Вам уже писал о том хорошем, что я в ней нашел, касательно его личности. Признаю охотно, что я в свое время его недооценил. Но тем более загадочно и интересно, почему такой большой человек, преданный политике, именно в ней, несмотря на все возможности, оставил так мало положительного. А в этом я убеждаюсь, читая его мемуары. Мне совестно Вам признаться, но недавно я испытывал большое удовольствие, когда по одному поводу перечитывал начало своей 1-й Думы, вступление и первые главы — и нашел, что я очень верно тогда события оценивал. Ведь мне вовсе не свойственно самодовольство.

Надеюсь, что Вы здоровы, что мы с Вами увидимся и сможем обо всем поговорить.

Видел Титова; он показался мне лучше. Видел Тера, Кантора, Татаринова... Следите ли Вы за «Рус. Мыслью»? Кажется, только Ваших статей я там не видел для того, чтоб считать ее вполне «обновленной».

Неужели и это письмо надо выбросить? Ответьте хоть на последний вопрос: как Вы себя чувствуете? Когда думаете приехать?

Думаю, что наши новости Вам известны: и то, что В.В. Шульгин жив и здоров, в Москве[1966], и очень опасное, если не безнадежное, состояние Паниной. Я, очевидно, иду по той же дорожке.

Поклон Т.М. Еще раз спасибо за фрукты.

Вас. Маклаков

Автограф.

BAR. 5-17.

М.А. Алданов — B.A. Маклакову, 28 мая 1956

28 мая 1956

Дорогой Василий Алексеевич.

Не понимаю, почему люди «негодуют» из-за Вашего почерка! Меня и самого очень огорчает, когда я многого в Ваших письмах не разбираю, — а это бывает часто, даже почти всегда. Но как же тут «негодовать»?! Точно Вы это делаете нарочно или из пренебрежения к Вашим корреспондентам. Делаете ведь это потому, что иначе писать не можете. Нельзя же требовать, чтобы Вы писали печатными буквами или учились писать на машинке. А тут еще ревматизм в руке. Надеюсь, он проходит?

Прекрасно понимаю и Ваше настроение, — то, что Вы говорите в связи с несчастьем СВ. Паниной. Я моложе Вас, но очень часто, слишком часто думаю о том, что будет, если меня разобьет удар и не сразу унесет в могилу, а оставит в живых, как бедного П.А. Берлина! О Паниной мне больше ничего не сообщают, — не знаю, в каком она теперь состоянии, но догадываюсь...