Права нации. Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

Одновременно с этим по всей Российской империи религиозные лидеры озаботились расширением и преобразованием структур, находившихся под их властью. Зачастую, как отмечали организаторы Ковенского совещания, эта активность во многом объяснялась вмешательством еврейской интеллигенции в общинные дела. Таким образом, вынесенный на обсуждение Думы закон о вероисповеданиях не только позволил бы создавать новые органы еврейского самоуправления, но и легализовал бы уже существующие организации и определил законодательные рамки их деятельности. Многие делегаты Ковенского совещания, описывая положение дел в их городах и местечках, не раз говорили о том, что огромная ответственность, которая ложится на плечи общинного руководства, прежде всего устройство школ и больниц, вынуждает постоянно искать немалые деньги. О размахе общинной деятельности косвенно свидетельствуют вспыхнувшие под конец совещания споры о налогообложении и коробочном налоге: участники красноречиво доказывали необходимость сохранять постоянные источники доходов. Единодушие, с каким был принят тезис Л. Г. Рабиновича о том, что экономическая поддержка еврейских ремесленников требует более активной и согласованной деятельности существующих финансовых учреждений и организаций самопомощи, также свидетельствовало о всеобщей заинтересованности как в немедленных, так и в будущих действиях[503].

Стремление еврейских либералов и части социалистов возродить кегилу как форму самоуправления во многом объясняется влиянием идей Дубнова. Споры вокруг них на Ковенском совещании и в публикациях подтверждают наблюдение Дэвида Фишмана о том, что после единодушного принятия дубновского замысла о возрождении кегилы, равно как и его более общих идей общинного и национального развития, размытость формулировок, в которые эти идеи были облечены, многих побудила задуматься о том, как автономия может осуществляться практически[504]. По сути, это был вопрос о степени преемственности: должна ли новая кегила стать качественно иной, прежде не существовавшей формой еврейского самоуправления — или она создаст юридическую основу для действующих структур. Можно сказать, что Ковенское совещание завершилось триумфом идеи самоуправления и показало широкий политический консенсус еврейской общественности, отразившийся, например, в риторике участников: все они в конечном счете говорили о своем моральном долге перед еврейским народом. Совещание вышло за рамки отвлеченной дискуссии, и в нем отразилось стремление всех партий отстаивать вместе с народом демократизацию еврейской политической жизни, подобно тому как это делал Союз для достижения полноправия.

Созидание общины. Часть II. Язык

Сложившаяся на Ковенском совещании атмосфера сотрудничества и споров, разрешившихся компромиссом, стала итогом нескольких лет постепенного сближения еврейских политических активистов с интеллигенцией. Это сближение началось не сразу после революции 1905–1907 годов: слишком глубоки были взаимные раны, нанесенные распадом Союза для достижения полноправия. Пожалуй, едва ли не единственным вопросом, побуждавшим (а порой вынуждавшим) еврейских активистов вступать в диалог, был вопрос о языке, прочно «вплетенный» в дискуссию о самоуправлении в Российской империи (как и в Австро-Венгрии, где юридическое признание национальных прав было непосредственно связано с языком). Форумом для обсуждения языковой политики, равно как и других национальных и автономистских проблем, стал беспартийный, посвященный главным образом еврейской культуре и внутренней политике ежемесячник «Еврейский мир».

Распад Союза для достижения полноправия, первой общеимперской еврейской политической организации, был, по сути, многопартийным разводом, положившим конец сотрудничеству между разнообразными еврейскими политическими партиями если не по всей России, то определенно — в Петербурге. Практически все (за исключением сионистов) еврейские политические группы, возникшие вскоре после распада, изначально состояли главным образом из столичных интеллигентов, многие из которых к этому времени активно участвовали в общероссийских либеральных или социалистических движениях. Стоит ли говорить, что все эти группы, пользуясь свободой слова, открывшейся после революции 1905 года, обвиняли друг друга в крахе Союза и, шире, в общееврейском расколе. Сионисты в журнале «Рассвет» клеймили либералов, либералы на страницах «Свободы и равенства» обвиняли сионистов, и, объединившись, они хором ругали фолкистов из дубновской партии. Либеральный еврейский ежемесячник «Восход» закрылся за неделю до начала работы Первой думы: издатели пытались преобразовать его в ежедневную газету, но им помешала не прекращавшаяся идеологическая грызня. Об атмосфере распада и межпартийной борьбы, пропитывавшей еврейскую жизнь тех лет, говорится в редакционной статье, открывавшей первый номер «Нового восхода» за 1910 год[505].