Правда и Небыль

— Я не вор. Я готов доказать в суде, — нервно выговорил хозяин номера. Страх его уже отпустил, только от адреналина слегка потрясывало.

— Суд — дело такое, — протянул майор. — У нас тут не Париж с Вашингтоном, у нас в судах порядок… Закон и справедливость. Не то что у вас там, на гнилом Западе. Говорить будем?

Разумовский тем временем думал. Как его взяли? Видимо, рука Москвы. Юрьев сумел каким-то образом собрать информацию и выйти на него. Что ж, он в своём праве. Всякий борется за счастье, как может. Он, Марк Разумовский, не смог. Что ж, хотя бы попытался.

Марк представлял, что может быть дальше. Минск — даже не Россия, это Белоруссия. Беларусь, как она теперь называется. Тут правит КГБ. Захотят — он отправится в какую-нибудь тюрьму и просидит там годы. МакБейнли пальцем не пошевелит, чтобы его выручить. Неудачников там не любят.

Что они знают? Скорее всего, самые общие вещи. Если сказать, что фотография и картина нужны были ему для шантажа, ему, скорее всего, поверят. И захотят отомстить. То есть он останется в белорусской тюрьме.

Может, предложить майору взятку? Пообещать долю? Вряд ли этот мелкий кагэбэшник не хочет стать по-настоящему богатым человеком. Но тогда придётся рассказывать всё. И возможно, потом этот неприятный тип его просто пристрелит. Ну или отправит в ту же тюрьму. А всем завладеет сам. Если он что-то попытается утаить, его опять же отправят в камеру и там будут выбивать признания. А когда выбьют, отпустить уже не смогут.

Выход просматривался только один. Неприятный выход, но лучших вариантов не было.

— Хорошо, я всё расскажу, — выдохнул Марк. — Но с условием. Это вопрос больших денег. Поэтому сейчас я позвоню в Москву господину Юрьеву. Его телефон у меня есть. Включу громкую связь. Можете записывать. Если нет, с Юрьевым рано или поздно свяжутся. — Он блефовал, но ничего другого ему не оставалось.

К его удивлению, майор кивнул.

— Так даже лучше, — сказал он. — Звоните.

Опер вытащил старый кассетный диктофон. Разумовский знал этот приём. Цифровую запись можно перемонтировать. Следы монтажа на магнитной ленте удалить невозможно.

15.30. Разумовский. Юрьев

Москва. Ул. Божены Немцовой, 24а. Арт-музей. Переговорная

— Кто? — не поверил Юрьев.

— Разумовский, — повторил голос из трубки. — Я понимаю, вы, возможно, удивлены. Но выслушайте. От этого зависит многое. Для вас и для меня.

Юрьев поставил свой телефон на громкую связь.

— Я нахожусь в Минске, — быстро заговорил Марк. — В гостинице «Вереск». Меня задержали. Белорусское КГБ. Со мной картина и фотография.

— «Правда» и «Небыль»? — почти спокойно уточнил Алексей Михайлович.

— Да. Но я не виноват. Поверьте: да, их украли… взяли по моей просьбе, но я — не вор. Нет. Обе вещи были бы возвращены банку. В любом случае.

— А зачем тогда их взяли? — поинтересовался Юрьев. — Чтобы мне и банку навредить и ваш проект передачи функций безопасности на аутсорсинг протащить не мытьём, так катаньем?

— Я не хотел вам ничего плохого. Возможно, Гусин, который, собственно, украл и организовал доставку сюда картины и фотографии, этого хотел, но не я. И проект мой тоже ни при чём. Хотя, признаюсь, мысли на этот счёт были. Дело в другом. Ничего личного. Мне нужно было получить своё. То, что мне принадлежит. Фамильное…

— Я же говорил, — уверенно сказал Зверобоев.

— Кто ещё нас слушает? — забеспокоился Разумовский.

— Не волнуйтесь, это мой доверенный человек. Он полностью в теме, — успокоил его Юрьев. Сам же он всё никак не мог прийти в себя.

— Вы ему точно доверяете? Речь пойдёт об очень больших деньгах. Очень больших, — повторил Разумовский.

— Деньги, — констатировал Зверобоев. — Как обычно, деньги.

Ретроспектива. Разумовский 1976-20…

Европа (Париж — Лиссабон)

Марк Разумовский родился в Париже, в семье эмигрантов из России. Семье положила начало прабабка Зоя Сиверс, дворянка, выехавшая из СССР в начале тридцатых. Ее сын родился уже во Франции, а Марк оказался французом в третьем поколении. В России он никогда не был.

Жила семья скромно, своим трудом, хотя и гордилась дворянскими корнями. Но во Франции, давшей пристанище многим русским людям благородного происхождения, им приходилось водить такси, работать швейцарами и делать другую непрестижную работу. Не до жиру, быть бы живу.