Правда и Небыль

— Меня пригласил господин Юрьев, — невозмутимо продолжал Зверобоев. — А с подобранными вами внешними структурами он бы ощущал себя так же некомфортно, как вы сейчас со мной, руководителем службы безопасности совершенно чужого банка из чужой Группы. Но у вас ведь нет выбора, сеньор Маркиш? Мы правда никому не собираемся рассказывать про то, что вы пригласили на работу человека, который ограбил банк Группы… Разумеется, исключительно по собственной инициативе, не поставив вас в известность. Вы просто ещё не имели на тот момент достаточного опыта в сфере безопасности и плохо разбирались в людях. — Увидев, что Маркиш весь обмяк и как-то сник, Зверобоев ослабил удавку. — Ну ладно, дружище, шучу. Хотя в каждой шутке есть доля шутки. Давайте поработаем вместе на общее благо, и вас ждёт большое будущее. Мы можем помочь вашей успешной карьере, если вы всё будете делать правильно. У нас большие возможности. Мы имеем выходы на ключевых акционеров вашей Группы.

— И всё-таки я не могу понять, — подыграл товарищу Юрьев, пытаясь сгладить жёсткость полковника. — Почему именно эти две работы украли? Да, они стоят больших денег. Но не настолько больших, чтобы затевать такую афёру… И кто был исполнителем кражи? Гусин с его людьми?

— Да, да, — испуганно закивал головой Маркиш. — Исполнителя я ему нашёл. Я рассказал Разумовскому про Гусина. Алчного, беспринципного, злопамятного и мстительного сукина сына.

— Странно, что он вас самого не заставил выкрасть картины, — засмеялся Зверобоев. — У вас бы гораздо лучше получилось. И никто бы тогда их не нашёл.

Маркиш скривил лицо в недовольной гримасе, но ничего не ответил.

— Может, картины имеют для него какой-то личный интерес? — предположил Юрьев.

— Вполне возможно, — сказал Зверобоев. — Я тут немного поработал со старыми друзьями и кое-что выяснил про этого перца Разумовского. Точнее, не про него самого, а про его предков.

Зверобоев взял лежавшую рядом с ним старомодную кожаную папочку, открыл её и принялся перебирать какие-то бумаги.

Юрьев тяжело вздохнул. Памяти Зверобоева мог позавидовать усердный студент, но раз уж он взялся за записи — торопить бесполезно.

— Вот что мне удалось накопать, — продолжил наконец Зверобоев. — Происходит Разумовский из эмигрантской семьи. Прабабка его после революции уехала не сразу. До тридцатых годов жила в СССР. Потом выехала во Францию и там осталась. Прадед Марка — Фёдор Разумовский — персонаж интересный. Морской офицер, дворянин. Во время Гражданской войны служил в штабе адмирала Колчака. Из Омска выехал по каким-то делам. Потом агентурой ЧК был замечен в Харбине…

— После Гражданской? — уточнил Юрьев.

— Нет. В самый разгар её. В Харбине тогда крутились американцы. Возможно, Разумовский был туда отправлен для переговоров с ними. Но из Харбина он едет в Гонконг. А там — англичане. В Гонконге нашей агентуры практически не было. Данные от китайских товарищей. От них же известно, что Разумовский имел неоднократные контакты с резидентами английской разведки. Потом следы его теряются. Дальше он обнаруживается в Париже. Потом вернулся в СССР. В Госбанке трудился. Фотографом. Шпионил, понятное дело. Реально причём. Вовремя уехал. Не успели его тогда разоблачить, хотя уже подозревали кое в чём. И вдруг он опять возвращается в Советский Союз. Уже под новой фамилией. Ну тут уж наши не оплошали. Прошёл он коридорчиком и кончил стенкой, кажется.

— То есть, — Юрьев слегка привстал, — фотограф Разумов и Фёдор Разумовский, дед Марка Разумовского…

— Скорее всего, одно и то же лицо, — закончил Зверобоев.

— Скорее всего или одно? — уточнил Юрьев.

— Одно, — не стал тянуть разведчик. — По этому вопросу я связался с коллегами. Они кое-что нашли в архивах НКВД. Протоколы допросов. Он и не юлил-то особо, много чего порассказал.

— Рассчитывал на снисхождение? — предположил Маркиш.

— Сомневаюсь, — сказал Зверобоев. — Скорее хотел от чего-то отвлечь.

— От чего же? — заинтересовался португалец.

— Пока не знаю, — признался разведчик. — Но по своему опыту скажу: большинство тайн так или иначе связаны с деньгами. Думаю, тут то же самое.

— Ценность картины и фотографии довольно велика, но не настолько, — сказал Юрьев. — Разве что под картиной Апятова — Рафаэль.

— Я что-то слышал про такую историю, — оживился португалец.

— Нет, — уверенно сказал Зверобоев. — Апятов был художником. Настоящим художником. Он не смог бы нарисовать свою картину на Рафаэле.

— Холст могли закрасить заранее, — предположил Юрьев. — Тот же Родионов. Намалевать там что-нибудь, а потом попросить Апятова…

— Ерунда, — прервал его Зверобоев. — Тут что-то другое. Так или иначе, сейчас Гусин едет к Разумовскому. И везёт ему подарки.

— Вот в это я не могу поверить, — вдруг сказал Маркиш.

— Во что? — не понял Юрьев.

Португалец немного помялся. Потом всё-таки решился.

— Я думаю, что неплохо разбираюсь в людях, — начал он. — Я сотрудничал с Разумовским, потому что считал его честным человеком. У него есть мораль. Это не значит, что он никогда не сделает чего-то плохого, — неуклюже сказал он. — Человек с моралью может делать очень плохие вещи.