Правда и Небыль

— Я думаю, что да, — без тени сомнения констатировал Степан Сергеевич. — Гусин — авантюрист. Встречается такой феномен — трус и авантюрист в одном флаконе. Как водка и рассол в одной таре. Я просто пью и иду. Ценные кадры для вербовки. Легко идут на сотрудничество, очень боятся сдачи и разоблачения. Самому ему нагадить тебе приятно, отомстить, да и на твоё место человек мог надеяться вернуться. Но один он по складу своего характера без мощного стимула извне вряд ли бы решился на такое.

— Что делать? — спросил Юрьев. — Может, он ещё не пересек границу-то? Просигналить таможне? Тогда его там встретят и вытрясут наши вещички. И нам вернут.

— Во-первых, не сразу. Во-вторых, это выплывет наружу. И всем станет известно, что мы два дня выдавали копию за подлинник.

— Чёрт! Как же нам теперь его достать?

— Сейчас сюда зайдёт один человек, он расскажет кое-что интересное. А вообще, нам повезло. Из-за Гоманькова мы чуть не упустили его.

— Кстати, а что Гоманьков? — поинтересовался Юрьев.

— Сначала мы нормально взаимодействовали, — сказал Степан Сергеевич. — Но потом я понял, что он ведёт себя как человек, которому постоянно не хватает времени. Как будто пять-шесть часов в сутки он тратит на что-то очень важное для него. Настолько важное, что работа уже давно побоку, на втором месте. Сначала я про бабу подумал. Мол, роман крутит. Он же не пьёт. И вроде как не ворует. Честный человек. Честные они воруют гораздо меньше. Значит, по бабам ходит. Третьего не дано. Потому как если не пьёт и по бабам не ходит, то, значит, ворует. Ну и так далее… Шучу, — разрядил обстановку полковник. — Нов каждой шутке есть доля шутки. Я предположил… — Тут Зверобоев сделал паузу. — Не суть важно, — наконец сказал он. — Вариантов немного, но они были. Всё решила одна мелочь. Не очень аппетитная. — Он выжидательно посмотрел на Юрьева, как бы спрашивая разрешения.

Юрьев кивнул.

— Просто я зашёл в туалетную кабинку сразу после Гоманькова, — нехотя сказал Зверобоев. — Там был запах ацетона. Такое бывает при некоторых болезнях, но тогда бы он лечился. Если человек лечится, оно всегда заметно. Значит, выпил. Очень крепко. И пытается это скрыть. Я задал несколько наводящих вопросов и понял, что Иван Иванович меня пытается обмануть. Кстати, это был его единственный прокол. В остальном шифровался он грамотно, даже красиво. Молодчина. Мы потом с ним подробно поговорили. Не очень весёлый был разговор, но полезный.

— Когда потом поговорили? — не понял Юрьев.

— В пятницу. Было ясно, что если человек квасит, то в его ситуации ночью, на выходные и в одиночку. «Я пил из горлышка, с устатку и не евши», — процитировал он классика. — Тогда всё проще простого. Я дал Ивану Ивановичу понять, что в пятницу его никто не побеспокоит. А потом взял и неожиданно нагрянул к нему домой в гости в час ночи. Сначала позвонил, конечно, но он к тому времени уже боялся брать трубку. Дверь он мне не открыл, естественно. Тяжёлый случай. Пришлось самому открыть. С ключика-то его я копию заранее снять сумел. Извини. Привычка — вторая натура.

— Но почему он пьёт? — не понял Алексей Михайлович. — Вроде нормальный мужик, волевой… Всё у него в порядке… Мог бы пролечиться, в конце концов!

— Не тот случай. Он керосинит сознательно. Я с таким встречался. Форма растянутого суицида. Внутри человека сидит желание саморазрушения. И отпускает только тогда, когда он саморазрушением занимается. Кто-то пьет, а кто-то колется. Этот лично бухает.

— Но может ускориться, — дополнил Юрьев.

13:30. Зверобоев. Маркиш. Юрьев

Москва. Ул. Божены. Немцовой, 24а. Арт-музей.

Переговорная

Луиш Маркиш определенно был не из тех, кого Юрьев ожидал, а главное, желал видеть. Но он как-то очень ловко проскользнул в переговорную комнату. Португалец уселся на краешке стола, покачивал ногой и явно чувствовал себя в своей тарелке — спокойно и раскрепощённо.

— Алекс! — воскликнул Маркиш по-английски. — Нам надо поговорить!

В другое время Юрьев, наверное, разозлился бы. Но сейчас он был под впечатлением последних событий — и особенно рассказа Зверобоева. Поэтому банкир просто молча сел на пластмассовый стул и скрестил руки: давай, дескать, удивляй.

Степан Сергеевич посмотрел на португальца и сделал приглашающий жест. Мол, начинай, дорогой португальский друг.

Гость соскочил со стола и как-то по-мальчишески шмыгнул носом. Несколько секунд назад он излучал самоуверенность, а теперь нервничал, будто ему предстояло признаться в том, в чём признаваться не хотелось.

— Наш последний разговор в Лиссабоне был не слишком задушевным, — начал Маркиш по-английски. — Но он заставил меня задуматься. Я поднял документы. Заново проанализировал наши встречи и разговоры с Разумовским. Я записываю тезисы и ключевые моменты серьёзных бесед с деловыми партнёрами. Что позволяет потом разбирать эти разговоры. И часто помогает понять скрытые мотивы партнёров. Особенно если их аргументы от встречи к встрече меняются.