Джейн с некоторым удивлением вскинула глаза и посмотрела прямо на Мелоди.
– О, ей тут будет хорошо, – сказала она. – Правда, милая? – И, слабо улыбнувшись, позволила усадить себя в машину.
Мелоди стояла у парадной двери, глядя, как машина трогается с места и уносится прочь, и все ждала, что мама обернется, хоть один раз обернется и помашет ей рукой. Но ожидание ее было тщетным. Джейн смотрела прямо перед собой, благодушно улыбаясь, ничуть не беспокоясь о своем оставшемся без родителей ребенке. В лице ее не было ни испуга, ни огорчения – лишь глубокое и искреннее облегчение.
– 37 –
Мелоди шла по Молл-стрит, направляясь к площади Чаринг-Кросс, и лежавшие у нее в пакете фотокопии газетных статей тихонько шуршали у ног при каждом шаге. Как же замечательно было сознавать, что ни один из этих проходящих мимо людей, спешащих домой или на поезд, или посидеть-выпить с друзьями, даже не представлял, что лежит в этом, совершенно непримечательном, пластиковом пакете! Это очень походило на то чувство, что возникало у Мелоди на первых порах беременности, когда со стороны еще ничего не было видно, – как будто у нее имеется при себе некий совершенно невероятный секрет, настолько значительный, что, вырвавшись наружу, способен свернуть мир с привычной оси. В пакете у нее в руке лежало весомое и неопровержимое, напечатанное черным по белому, свидетельство того, что настоящее ее имя Мелоди Рибблздейл, что мать ее звали Джейн, что в детстве жила она в сквоте, организованном человеком по имени Кен, и что ее мать в клинически депрессивном состоянии похитила чужого младенца из коляски, оставленной возле газетной лавки. Также там было свидетельство того, что отца ее звали Джон и что он жил в Лос-Анджелесе с женщиной по имени Жаклин Зоннинфельд и с другой своей дочерью Эмили. Все это было здесь, при ней – каждая найденная подробность ее жизни, ее реального существования в 1979 году – за два года до того, как страшный пожар в Кентербери лишил ее памяти и уберег тем самым от ужасной правды. Однако наверняка этих деталей было больше, Мелоди в этом не сомневалась. Она уже разглядела нечто такое, на что лишь делались намеки в обнаруженных фактах, и перестала читать, потому что почерпнула для себя и без того уже достаточно – для первого раза, – и все прочее могло пока и подождать.
Когда она через полчаса добралась до дома, Эда в квартире не было, и Мелоди вздохнула с облегчением. Сейчас она не хотела с ним встречаться. Не хотела, чтобы пришлось объяснять сыну, что он происходит из семьи умалишенных и преступников. Не хотела вообще пока что-либо ему объяснять.
Она отвинтила крышку от бутылки с какой-то белесой субстанцией, стоявшей у нее в холодильнике уже несколько недель – нечто, поставленное туда Стейси после их «девчоночьих» посиделок, – и налила себе в большой стакан. Потом пошарила дрожащей рукой в сумочке, выудив оттуда свои обычные «Мальборо Лайтс», хотя курить ей на самом деле не хотелось. Ей просто необходимо было сейчас совершать какое-то физическое действие, чтобы всего лишь занять себя на ближайшие несколько минут. Вкуса сигарет она не ощутила – просто насладилась мгновенно обволакивающей сознание дымкой никотина, скрадывающей избыток реальности.
Потом Мелоди разложила газетные фотокопии на кухонном столе в порядке хронологии. Ей хотелось начать с самого начала и дойти до самого конца. Прочесть историю своей жизни без каких-либо искажений.
– 38 –
На следующий день после того, как за Джейн приехала полиция, в доме у Кена собрались представительница социальной службы по имени Беверли, офицер полиции Шерил и тетушка Сьюзи, дабы обсудить будущее Мелоди. Кен тоже присутствовал при их разговоре.
Мелоди надела свой самый любимый наряд – тот самый «цыганистый» сарафан, который купила ей в Америке Жаклин, – потому что маме не нравилось, когда девочка его носила, а теперь матери рядом не было, и Мелоди могла надевать все, что только ей заблагорассудится. Под сарафан она надела коричневую, с рубчиком, «водолазку», коричневые колготки и туфельки на шнурках. На шею повесила мамины деревянные бусы, а губы мазнула блеском со вкусом зеленого яблока, что отдала ей Шарлотта. Ей очень хотелось выглядеть достаточно взрослой и элегантной, то есть вполне серьезной и здравомыслящей девочкой, которая – спасибо, мол, конечно же, за беспокойство! – способна и сама о себе прекрасно позаботиться.
Тетушка Сьюзи, оказавшись за пределами своего дома, чувствовала себя явно не в своей тарелке. На ней был длинный восточный халат цвета лайма и зеленые, как нефрит, сандалии; светлые крашеные волосы были собраны на макушке кичкой, напоминая шапочку взбитых сливок поверх фруктового десерта.
– Ужас какой, – все приговаривала она, шмыгая носом в кружевной платочек, – просто ужасно.