– В целом, да, – кивнула Грейс. – Хотя, пока там жила твоя мать, у нас, естественно, все было неспокойно. Мы еще долго не могли оправиться после инцидента с бедным малюткой Эдвардом. А потом, конечно же, когда тебя увезли, все ужасно по тебе скучали. Слушай, у меня же сохранилась твоя фотография! – Она вскочила с места и устремилась в кухню, где отцепила что-то от пробковой доски. – Вот, – передала она снимок Мелоди, – взгляни-ка на себя! Полюбуйся на эту маленькую чудесную девчушку!
Прихватив фото за края пальцами, Мелоди внимательно в него вгляделась. Да, это была она, причем младше, чем когда-либо себя видела. Она сидела на галечном пляже, прислонясь спиной к крытой дранкой и исписанной граффити каменной стене. На ней были солнечные очки в ярко-розовой оправе, красные пляжные шлепанцы и джинсовая юбочка с красными накладными кармашками. Волосы были заметно рыжее, чем сейчас, витыми косичками свисая по сторонам от прямого пробора.
– Кто это сфотографировал? – спросила она.
– Кен. В одну из ваших любимых покатушек.
И там же, на пляже, прямо у своих ног, Мелоди увидела мотоциклетный шлем – тот самый, что вспомнился ей с самого начала. А потом, присмотревшись получше, она увидела и еще кое-что замечательное: отражение в стеклах своих очков человека с фотокамерой. Мужчину с длинными волосами и прекрасным лицом, который очень походил на Иисуса. Это был Кен.
– Чудная фотография, правда? – молвила Грейс.
– Она… просто потрясающая. В смысле, я никогда не видела себя младше восьми. Даже не представляла, какой была лет в… – Она вопросительно взглянула на Грейс.
– В пять. На этом снимке тебе пять лет.
– Надо же! – Мелоди все смотрела не отрываясь на маленькую девочку в солнечных очках и красных шлепках, вообще не помня, что когда-то это носила. – А можно, я ее возьму? Сделаю копию. Мне бы очень хотелось показать ее своему сыну. Он ни разу не видел моей детской фотографии. Когда я уходила из дома, мне и в голову не приходило взять с собою хоть одну.
– Ну, разумеется! – воскликнула Грейс. – Жалко только, у меня нет других твоих фоток. Вот у Кена их должно быть куда больше. Он все время тебя щелкал. Ты, кстати, собираешься поехать с ним повидаться?
– В Испанию?
Грейс кивнула.
– Господи, даже не знаю. Честно говоря, я не могу себе позволить…
– Так ты воспользуйся лоукостером «
Через час Мелоди попрощалась с Грейс. Было немного за полдень, и той надо было торопиться к группе похудения вести занятия по йоге. В прихожей она крепко-крепко прижала Мелоди к себе, вдохнула запах ее волос.
– Ты всегда была у нас сильной и стойкой, – проговорила она. – И я не сомневалась, что всегда такою будешь. Столько всего пережить! И столько принять! Какая ты славная, замечательная девочка! – Грейс разжала объятия и с чувством поцеловала Мелоди в каждую щеку. – В добрый путь, моя милая, иди по жизни дальше. Теперь ничто не удерживает тебя позади. Ничто не мешает по-настоящему жить. Удачи тебе!
И как только она это сказала, Мелоди заметила на лице Грейс, сбоку, родинку, из которой рос одинокий черный волос. Это довольно сильно портило идеальную симметрию и изящность ее черт. И то, что Грейс никогда этот волос не выщипывала, подумалось Мелоди, выказывало в ней замечательное отсутствие самовлюбленности. И в этот миг Мелоди вспомнила. Вспомнила высокую женщину на кухне в доме у Кена, в тюрбане и с бронзовыми бренчащими браслетами. Она вспомнила Грейс.
Мелоди улыбнулась и еще раз крепко ее обняла.
Прежде чем садиться в поезд до Лондона, Мелоди надо было еще заехать в одно место, и Мэттью повез ее туда на своей старенькой раздолбанной «Воксхолл Астре».
Мелоди наблюдала, как его рука управляется с рычагом коробки передач. У Мэттью были обветренные кисти, со следами мозолей на пальцах в тех местах, где он обычно держал сигарету. Ногти были неровными и оборванными, а ноги – все в рубцах и царапинах. Он явно был человеком с улицы. И оттого, что ее везет по оживленной автотрассе человек, которого она в прошлый раз видела пьяным забулдыгой, шатающимся по улицам Бродстерса и потягивающим из баночки дешевый, за 69 пенсов, сидр, ей становилось как-то не по себе. Но в то же время Мэттью являл собою нечто глубоко реалистичное – нечто, вселявшее в нее странную убежденность во всем, что с ней произошло, и веру в то, что ее еще только ожидало.
– Что же тебя все-таки связывает с Бродстерсом? – спросила она. – Зачем тебе вообще эта «другая жизнь»?
Мэттью глянул на нее с улыбкой, довольный, как ей показалось, такой прямотой.