Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

Как и предсказывал генерал Конгрив, французская колония городка приняла нас очень хорошо; офицеров сразу же стали приглашать на всевозможные светские мероприятия. Генерал Черячукин назначил меня адъютантом корпуса – он специально придумал эту должность, чтобы помочь мне справиться с многочисленными новыми проблемами. Одна из них состояла в необходимости поддерживать светские отношения с французской колонией. Делать это было непросто, так как от лагеря до города было около двух миль, а каждая видная французская семья считала своим долгом назначить для формального приема гостей свой день. У нас не было ни машин, ни какого-нибудь другого транспорта, поэтому практически ежедневно мне приходилось топать пешком по дневной жаре на какой-нибудь прием – притом что мы тогда все еще носили тяжелую русскую форму. Вообще, если не говорить об этом неудобстве, мне нравилась дружеская атмосфера подобных визитов. Я был принят в клуб Компании Суэцкого канала и часто проводил вечера в библиотеке, просматривая военные выпуски парижского журнала l’Illustration – дома мы не получали его с самого начала военных действий в 1914 г.

По иронии судьбы, никто из офицеров расположенного неподалеку лагеря британской армии в то время не имел доступа в клуб Канала – прежде они были членами клуба, но год назад французы исключили их. Поводом послужил случай, когда несколько офицеров-австралийцев выпили в баре клуба больше виски, чем следовало, затеяли ссору и разнесли все заведение.

Британские военные, казалось, не держали на нас зла за то особое благоволение, которое проявили к нам французы, и у меня среди английских офицеров появилось несколько друзей. Один из них, майор, командовал эскадрильей королевских военно-воздушных сил, расквартированной по другую сторону от Исмаилии; он предложил устроить для тридцати наших мальчиков, генерала и меня полет над районом Суэцкого канала на самолетах своей эскадрильи.

Мы с радостью согласились, но попросили отложить полет примерно на шесть недель и объявили в корпусе, что для участия в нем будут отобраны только лучшие кадеты всех классов. Никогда – ни до, ни после – мальчики в лагере не вели себя лучше, чем в эти шесть недель!

Я тоже принимал участие в обучении кадет – вел занятия по английскому языку. Первое время всем преподавателям приходилось очень трудно, так как в лагере не было ни учебников, ни тетрадей, ни прочих необходимых вещей. Однако один из наших офицеров обнаружил в грузовом трюме «Саратова» несколько громадных ролей газетной бумаги и убедил капитана парохода разрешить нам при выгрузке забрать их с собой. Впоследствии мы разрезали эти роли на тетради для мальчиков, карандашами с нами поделились французы, а большие куски все той же газетной бумаги заменили нам классные доски; вместо мела мы писали на них кусочками угля с лагерной кухни.

Постепенно, при помощи самых разных людей, мы смогли заменить эти примитивные вещи более традиционными, получили британскую летнюю форму цвета хаки и вообще обустроились на новом месте.

К середине лета 1920 г. стало очевидно, что британцы вскоре вынуждены будут оставить Батум – к нему и к бакинским нефтяным разработкам уже приближались красные войска. Я решил попытаться вывезти оттуда свою двенадцатилетнюю сестренку и получил на это разрешение генерала Черячукина. Британская администрация Египта тоже отнеслась ко мне с пониманием и сочувствием и даже организовала как для «офицера союзной армии в отпуске» первоклассный бесплатный проезд от Порт-Саида до Константинополя на борту британского военно-транспортного судна.

Однако, высадившись в Константинополе, я попал в совершенно другую атмосферу. В Египте было сравнительно немного русских беженцев, и мы никому не были в тягость. Зато Константинополь был переполнен такой массой людей, эвакуированных с юга России, что британские и французские власти не справлялись с ситуацией; многие эмигранты жили в жуткой нищете. Это приводило в ярость выздоравливающих русских офицеров белой армии, считавших, что западные союзники в большом долгу перед Россией и что теперь самое время попытаться хотя бы частично вернуть долг. Ходили слухи, что некоторые из них так сильно обиделись, что пробирались через Батум к турецким войскам Кемаля Ататюрка, чтобы сражаться вместе с ними против бывших союзников. Естественно, британцы в ответ запретили русским офицерам отплывать в Батум, кроме как по служебной надобности.

В результате я застрял в Константинополе. Вскоре после прибытия туда я столкнулся со своим старым царскосельским другом Никой Куриссом; он снимал в городе старый полураз-валившийся дом, совершенно непригодный для жизни зимой и потому оставленный хозяевами. Летом, однако, жить в нем было очень приятно, так как располагался дом на вершине холма над Босфором в Арнауткёе и из его окон открывался прекрасный вид. Я поселился у Ники; жил тем, что постепенно продавал привезенные с собой ценности – отцовские золотые часы, его боевые награды и разные фамильные золотые безделушки.