Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

В отсутствие генерала Майделя я пошел к генералу Сидорину, командующему Донской армией, – его штаб-квартира располагалась в этом же поезде. Я показал ему телеграмму Черячукина и спросил, что мне делать. Сидорин сказал, что через полчаса у него назначен разговор по телетайпу с донским атаманом генералом Богаевским; мне он велел прийти снова через час.

Когда я пришел, генерал Сидорин объявил мне печальную весть; я был прав в своих предчувствиях – пять дней назад отец мой умер от тифа. Донской атаман приказал мне, в соответствии с запросом Черячукина, немедленно следовать в Новороссийск, но остановиться по пути в Екатеринодаре и увидеться с ним.

Так я и сделал. Два дня спустя я явился к генералу Богаевскому. Он выглядел ужасно усталым и угнетенным и принял меня в купе своего поезда. От него я получил предписание (фото 36), в котором говорилось:

«Атаман Всевеликого Войска Донского

УДОСТОВЕРЕНИЕ № 610

17 февраля 1920

гор. Екатерине дар

Предъявитель сего есть действительно хорунжий ЧЕБОТАРЕВ (Григорий Порфирьевич), прикомандированный к Донскому Кадетскому Корпусу в качестве переводчика английского языка для сопровождения Корпуса при его эвакуации за границу, что подписью и приложением печати удостоверяется.

Генерал-лейтенант [подпись] Богаевский

Надпись на печати:

«Донской атаман

Как ни быстр олень,

а от казачьей стрелы не уйдет».

Мне потребовалось еще два дня, чтобы добраться до Новороссийска, – Донской кадетский корпус уже грузился на русский пароход «Саратов». Я узнал, что отец мой, когда свалился в тифу, отправил мою сестру и Даниловых пароходом к своему двоюродному брату Данилову в Грузию, в Батум. И это все – я не знал даже их адреса. Зато весь наш личный багаж – чемоданы, наполненные большей частью документами и памятными вещами, – был в сохранности, и я погрузил его на борт «Саратова».

Отца похоронили на военном кладбище на склоне холма, смотрящего сверху на бухту и море за ней. Я наполнил один из карманов своей гимнастерки землей с его могилы. Часть этой земли мне удалось сохранить до сего дня – я хочу, чтобы, когда я умру вдали от родины, эту землю, по русской традиции, похоронили вместе со мной.

На британском эвакуационном разрешении, выданном мне в Новороссийске для посадки на «Саратов», стоит дата, 6.3.20 – то есть 21 февраля ⁄ 6 марта 1920 г. Перед отплытием Донской кадетский корпус выстроили на причале вдоль борта «Саратова»; с проверкой туда явился исполняющий обязанности британского верховного комиссара на юге России. Я стоял в строю корпуса с самого края.

Кейс, теперь уже генерал, медленно прошел вдоль строя. Он никогда прежде не видел меня в форме и все же сразу узнал; очевидно, он вспомнил, что я тоже был в Кущевке больше года назад, когда генерал Краснов поставил его в весьма неловкое положение. Во всяком случае, он резко остановился и спросил далеко не дружеским тоном: «Что вы здесь делаете?» Я объяснил. «По чьему приказу?» – продолжал он. Мне показалось, что ему очень хотелось сорвать мой отъезд. Я сказал, что еду по прямому письменному приказу, подписанному донским атаманом генералом Богаевским, и что приказ вместе с эвакуационным разрешением, подписанным и проштампованным в его собственном офисе британского верховного комиссара, лежит у меня в кармане. Мгновение Кейс стоял, неотрывно глядя на меня, затем шагнул дальше; выражение его лица у человека гражданского можно было бы интерпретировать как пожатие плечами.

Сразу же после проверки мы все поднялись на борт «Саратова» и отплыли в Константинополь, навстречу неясному будущему.

Конец белого сопротивления в Крыму – и его последствия

Через три недели после нашего отплытия – 14/27 марта 1920 г. – Красная армия заняла Новороссийск.

Все это время там отчаянно не хватало судов – все имеющиеся средства передвижения использовались в основном для транспортировки боевых частей белой армии в Крым, где предполагалась последняя и решающая битва. При этом командование Деникина в первую очередь эвакуировало войска Добровольческой армии, оставляя позади большую часть казачьих частей, прикрывавших отход к гавани и посадку на суда.

Барон Майдель видел все это собственными глазами. Позже за границей он сказал мне, что на месте оставленных казаков стал бы не просто красным, а пунцовым. Некоторые из них именно так и поступили. Другие пробились на юго-восток вдоль побережья, где белые суда, возвращавшиеся из первого эвакуационного рейса, сумели подобрать некоторых из них и тоже доставить в Крым.

Однако понятно, что в сердцах многих из этих казаков осталась обида – ведь в момент величайшей опасности их забыли и ими пренебрегли. Именно в этом кроется одна из главных причин того, что позже некоторые из них поддались антироссийской пропаганде и стали говорить о создании мифического государства «Казакия», само название которого было «открыто» и раскручено в Центральной Европе перед самым началом Второй мировой войны.