Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

Мне повезло. Совершенно случайно я наткнулся на майора британской армии, который в свое время преподавал в Императорском училище правоведения в Санкт-Петербурге и у которого я учился; кажется, его фамилия была Стэнтон. Я формально представился ему – назвал себя и свое официальное положение, а затем откровенно объяснил суть своего задания. И он сам, и его вышестоящие начальники с готовностью пошли мне навстречу, и через пару дней я уже мог вернуться и доложить генералу все, что узнал: полученные мной цифры ясно доказывали, что подозрения генерала справедливы и что интендантская служба Добровольческой армии постоянно обманывала Донскую армию. Несмотря на договоренности, добровольческие части при распределении боеприпасов получали преимущество.

Но было уже поздно предпринимать что-либо по этому поводу; организованное отступление постепенно превращалось во всеобщее бегство, а взаимные упреки и обвинения командиров – казаков и неказаков – только ухудшали положение.

Красные в то время, должно быть, пребывали в приподнятом настроении. Их аэропланы разбрасывали листовки с призывами прекратить борьбу. Я помню одну из них, на которой было напечатано всего три рифмованных строки:

Солдатики – к нам;
Добровольцы – по домам;
Офицерики – по гробам.

Примерно таким было и отношение красных к пленным; несмотря на то что слова «солдаты» и «офицеры» в приведенном послании использованы в уменьшительно-ласкательном варианте, по отношению к последним эта форма должна была звучать с оскорбительной иронией.

Красные, испытав на себе (не без помощи казачьего генерала Мамонтова), какой огромный урон неприятелю может нанести прорыв крупного кавалерийского соединения во вражеский тыл, теперь сами делали то же самое. Крупнейшим их кавалерийским «кулаком» командовал Буденный, бывший урядник императорской русской армии и будущий Маршал Советского Союза.

В середине февраля Буденный с корпусом в 20 000 сабель стремительно двинулся на юго-запад вдоль железной дороги от Царицына на Тихорецкую (см. карту Д). Оттуда он получал возможность проникнуть глубоко в Кубанскую область, рассечь позиции белых войск, обойти с фланга значительные участки белого фронта и нависнуть над белыми тылами.

Подобного стремительного маневра от красных никто не ждал, и только через несколько дней удалось собрать достаточное количество белой кавалерии, чтобы попытаться перехватить Буденного.

Стояли сильные морозы. Белым частям приходилось по трое суток идти через практически необитаемые степи, где не было пищи ни людям, ни лошадям и совершенно негде было укрыться. Обморожения и болезни косили людей, и если первоначально в район сбора отправилось около 20 000 белых кавалеристов, то прибыло туда в боеспособном состоянии всего около 12 000. При этом 20 000 кавалеристов Буденного практически не пострадали – Буденный держался возле железной дороги, где было много населенных пунктов.

Барон Майдель, разумеется, знал, что происходит, и стремился принять участие в том, что, как он справедливо предсказывал, должно было стать последним массовым кавалерийским сражением в истории. Добраться на место вовремя он мог только по воздуху, поэтому попытался добыть два самолета – один для себя, второй для меня. Ему дали только один[92], и он пустился в путь без меня.

Судя по тому, что я позже слышал от самого Майделя и от других участников с белой стороны, то кавалерийское столкновение было чем-то совершенно фантастическим. Степь в районе боя была достаточно ровной, так что батареи конной артиллерии той и другой стороны должны были стрелять прямой наводкой. Снаряды их наносили громадный урон и артиллеристам противной стороны, и всадникам (и белым, и красным). Конные части передвигались по полю и атаковали в основном в сомкнутом строю; командиры боялись, что в противном случае потеряют контроль над своими войсками в стремительно меняющейся обстановке боя.

Однако численное преимущество оказалось решающим, и красные конники Буденного выиграли это сражение.

Приказ следовать за границу

На следующий день после отъезда барона Майделя – 15/28 февраля 1920 г. – мне исполнился двадцать один год. Как обычно в отсутствие барона, я получал и вскрывал адресованные ему телеграммы. Одна из них до сих пор хранится у меня. Вот ее текст: «Ввиду неминуемого отбытия корпуса предписываю срочно направить в Новороссийск переводчика корпуса лейтенанта Чеботарева. 15 февраля 1/3. Директор корпуса генерал Черячукин».

Я знал, что Черячукин, бывший посол Дона на Украине, после падения Центральных держав и их украинских марионеток оказался без работы. Теперь же он подписал эту телеграмму как директор корпуса. Это могло означать только одно – с моим отцом что-то случилось.