Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

Моя вторая встреча с людьми «оттуда» состоялась девять лет спустя, когда я в 1936 г. на борту «Куин Мэри» возвращался из Гарварда с Международной конференции по строительству фундаментов. Судно только что ввели в строй, и я специально приехал пораньше, чтобы взглянуть на каюты первого класса. Я оставил багаж в своей двухместной каюте туристического класса и отправился бродить по кораблю, а вернулся после отплытия, когда мы были уже в море. Открыв дверь каюты, я увидел, что посередине на полу какой-то мужчина распаковывает багаж, а еще двое – по всей видимости, его приятели из соседней каюты, – сидят на диване. Должно быть, он прочел мое имя на багажных ярлыках – где вместо адреса и в Нью-Йорке, и в Лондоне была указана только компания «Америкэн экспресс», – потому что обратился ко мне по-русски и спросил, не Чеботарев ли я. Что-то – трудноописуемое, но очевидное для любого русского, – подсказало мне, что это советские. Чтобы удостовериться, я спросил в ответ, куда они направляются. «Возвращаемся в Союз[109], – ответили они, – а вы?» – «Возвращаюсь в Египет». Настал их черед удивляться.

Билеты на тот рейс «Куин Мэри» – а судно должно было сделать попытку завоевать «голубую ленту» Атлантики – были распроданы за несколько месяцев до отплытия, и у нас, очевидно, не было никаких шансов перебраться в другую каюту. Так что я уселся на свою койку и заявил, что хочу с самого начала прояснить положение вещей, чтобы не было никаких недомолвок. Я чиновник египетского правительства, донской казак и бывший артиллерийский офицер, служил в императорской гвардии и белой армии, но не против продолжить разговор, если они смотрят на ситуацию примерно так же.

Последовало долгое молчание. Они, должно быть, думали о том же, о чем и я, – что благодаря любезности служащих компании «Кунард лайн» (намеренной или случайной?), поместивших нас в одну каюту, мы вынуждены будем всю дорогу жить вместе. Затем один из них спросил, немного нерешительно, на каких языках говорят в Египте. После этого мы неплохо уживались, хотя на палубе они меня избегали и даже наедине отказывались говорить о жизни в Советском Союзе.

Эти люди в составе группы из примерно тридцати инженеров-электриков возвращались на «Куин Мэри». Несколько месяцев они провели в США, изучая работу радиозавода, который целиком приобрело советское правительство.

Забавный эпизод с участием еще одного члена этой группы произошел в Лондоне, куда мы добрались из Саутгемптона на поезде, специально приуроченном к приходу судна. На вокзале меня встретил мой двоюродный брат Федор Рыковский[110] с большим эмалевым значком на лацкане пиджака, надетым, очевидно, в мою честь. Значок изображал старый бело-сине-красный государственный флаг России с золотым двуглавым орлом в центре. Я не обнаружил под буквой «Т» своего багажа и отправился искать его, не успев рассказать брату о советских инженерах, которые ехали вместе со мной в поезде. Чуть позже, заметив один из своих чемоданов, я быстро пошел к нему и одновременно сказал брату по-русски: «Вот один! Держи его!»[110] Человек, склонившийся над соседним чемоданом, резко развернулся и оказался лицом к лицу с русской монархической эмблемой на лацкане моего здоровенного двухметрового братца. Он начал отступать назад с выражением величайшей тревоги на лице; выражение это, однако, сменилось смущенной ухмылкой, когда по очевидной растерянности моего брата он понял, что замечание вовсе не относилось к нему.

Хоть я и отказался последовать примеру генерала Краснова и вернуться в Германию из-за неизбежного в ближайшем будущем нападения нацистов на Советский Союз, я считал тем не менее, что государство это падет под ударом Германии. Поэтому в то время я был против американской помощи красным – я считал, что позже из-за этого у Соединенных Штатов могут возникнуть серьезные проблемы.

Но, пользуясь словами Уиттмора, которые уже приводил, «Россия сама рассказала мне о себе», чем я был приятно удивлен. Поворотным пунктом в моем отношении к ней стал момент, когда я в гостях у принстонских друзей услышал записи новых хоровых песен Красной армии – они лучше, чем что бы то ни было другое, поведали мне о том, что дух России по-прежнему жив. Когда же я увидел, что музыку к одной из самых волнующих песен написал мой бывший одноклассник, воспоминания полностью захватили меня.

Так что в 1946 г. я с готовностью принял приглашение от дружественной инженерной фирмы «Спенсер, Уайт и Прентис, инк.» из Нью-Йорка на просмотр технического фильма, организованный ими в Коламбия-клаб для гостей – делегации советских гражданских инженеров (в то время на них еще смотрели в первую очередь как на союзников).