Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

Как ни странно, я оказался отчасти готов к этой роли. Правда, подготовкой я был обязан не школе, а жизни дома, где дискуссии о военной истории и политике были делом привычным. Так что я способен был более или менее связно рассказать о формах правления, принятых в Англии, Франции и некоторых других странах и сравнить их с Российской империей. По-видимому, и начальство мое, и казаки были довольны моим рассказом, и с тех пор мне часто приходилось выступать. Однако в более глубоких вопросах социальных учений я терялся. К счастью, я нашел себе помощника в лице подъесаула (капитана) Косова. Это был человек с довольно примечательным прошлым. Кадровый офицер-артиллерист после примерно года службы в императорской гвардии решил, что служба в мирное время ему не по вкусу, вышел в отставку и отправился изучать юриспруденцию в Московском университете. Сразу же после начала войны в 1914 г. он вновь пришел служить на Казачью гвардейскую батарею. В страшные дни отступления 1915 г. Косов, подобно многим другим офицерам-артиллеристам и кавалеристам русской армии, добровольцем отправился в пехоту восполнять опустошенные ряды и был серьезно ранен в контратаке. Одна из германских пуль пробила ему горло и оставила на память сильное заикание. Мы с ним подружились, когда в начале апреля 1917 г. он вновь пришел на батарею. Косов много занимался со мной, учил говорить на митингах и вести дебаты; заикание не позволяло ему заниматься этим самому.

Через некоторое время после этого, в конце апреля или начале мая 1917 г., нашей батарее было приказано передвинуться ближе к позициям на реке Стоход и пополнить собой совершенно деморализованный пехотный полк третьего эшелона с номером где-то за шесть сотен. На севере позиции полка граничили с позициями нашей спешенной 3-й Гвардейской кавалерийской дивизии, причем граничили в достаточно важной критической точке – там, где реку Стоход пересекали железная дорога и шоссе Луцк – Ковель (см. карту Б). Пехотный полк сражаться совершенно не хотел и уже начал брататься с врагом; наше задание было «оживить» их.

По-русски название Стоход означает «сто русел» и точно отражает болотистый характер местности. Весь этот район представляет собой южное продолжение знаменитых Припятских болот, расположенных чуть севернее, – в любом месте здесь грунтовые воды стоят на глубине не больше пары футов от поверхности. По этой причине все траншеи и землянки здесь приходится сооружать выше уровня земли; пример такого сооружения – нашу офицерскую землянку – можно видеть на фото 25. Крыша и стены землянки были покрыты дерном для маскировки от наблюдения с воздуха; под дерном в несколько накатов были уложены толстые сосновые бревна для защиты от случайного попадания снаряда.

Как-то раз, вскоре после нашего прибытия, я пытался познакомиться с настоящим лабиринтом наших передовых траншей и забрел случайно на один из самых дальних наших постов, врезанный в железнодорожную насыпь в точке, где прежде через одно из мелких русел Стохода был переброшен небольшой мост, теперь взорванный. Впереди на расстоянии пары сотен футов на другом берегу русла находился точно такой же немецкий пост. Я застал наших пехотинцев за мирной игрой в карты, причем у щели в стальных листах, вставленных между мешков с песком в бруствер траншеи, даже не стоял часовой.

Выглянув в одну из щелей, я увидел над бруствером вражеской траншеи плечи и голову немецкого солдата. Он курил длинную трубку, загорал на солнышке и, казалось, наслаждался тихим деньком. В соответствии с нашими приказами я протянул руку за одной из винтовок, прислоненных к внутренней стенке нашей траншеи. Картежники прекратили игру, но два сопровождавших меня казака вытащили револьверы, взвели курки и взяли на прицел тех из пехотинцев, кто начал было недовольно ворчать. Я тщательно прицелился через щель между стальными листами и выстрелил. Я впервые стрелял из тяжелой пехотной винтовки, а потому оказался не готов к силе ее отдачи. Когда я вернулся к щели и вновь выглянул, немца на той стороне, конечно, не было, но попал ли я в него или он просто нырнул в траншею, услышав свист пули, я не понял.

Однако не приходилось сомневаться, что немцам не понравилось такое нарушение неписаного перемирия, которое с полного их согласия действовало в этом секторе уже довольно давно. Сразу несколько пулеметов открыли огонь. Пули выбивали фонтанчики пыли из мешков с песком на нашем бруствере. Еще через несколько минут в дело вступила пара батарей полевой артиллерии. Мы пробыли на том пехотном посту около часа и ушли только тогда, когда огонь с германской стороны утих.

Сказать, что наша собственная пехота не любила нашу батарею, было бы явным преуменьшением. Немцам не удалось обнаружить хорошо замаскированную позицию наших полевых орудий, и вскоре они прекратили попытки накрыть нас прямым огнем. Вместо этого они отвечали на любую нашу стрельбу тем, что обстреливали наши пехотные траншеи. Пехоте это не нравилось, и солдаты, как могли, саботировали нашу работу.