Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

К нашему удивлению, все трупы были одеты в форму австро-венгерской армии. Оказалось, что этот красный отряд был сформирован из военнопленных, многие из которых встали на сторону большевиков и образовали несколько так называемых интернациональных батальонов. Нам показалось знаменательным, что эти интернациональные отряды стояли на острие красного наступления. В то время бытовало мнение, что делалось это по секретному приказу австро-германского Генерального штаба, чтобы не дать какой-нибудь иной силе, стоящей за выполнение союзнических обязательств, опрокинуть большевиков и продолжить участие России в войне против держав оси. В тот момент я был совершенно уверен, что разгромленный на станции отряд – регулярная воинская часть. Два убитых офицера были при боевых наградах, почти у всех солдат на фуражках были приколоты значки боевых кампаний – за Исонзо и тому подобные. К несчастью, допросить было некого – в живых никого не осталось. Гражданская война в России набирала ход и приобретала все более дикий характер.

На следующий день мне довелось увидеть еще одно тому подтверждение. Один из пехотинцев вел мимо нашего состава пленника-красногвардейца, взятого в передовом патруле, – это был молодой парень довольно жалкого вида. Вдруг один из наших молодых добровольцев выскочил из вагона, метнулся к пленнику и приставил к его голове дуло пистолета. Он повторял раз за разом с искаженным от ненависти лицом: «Вот видишь?.. Вот видишь?» Прежде чем кто-нибудь успел помешать ему, он нажал курок и пулей вышиб пленнику мозги. Оказалось, что незадолго до этого он нашел изуродованное тело своего дяди, начальника станции, которого красные убили за сотрудничество с белыми. Племянник жаждал мести. Так и шло – одна жестокость влекла за собой другую, вызывая то, что сегодня, вероятно, назвали бы «эскалацией» взаимного террора.

Неожиданное произошло в тот момент, когда наши составы с орудийными платформами капитана Конькова в голове медленно выползали со станции Гуково на запад. Наш состав был остановлен винтовочным и пулеметным огнем из неглубокой искусственной выемки, вдоль которой железнодорожные пути, изгибаясь, проходили сквозь невысокий холм впереди. Коньков дал нам дистанцию стрельбы и интервал задержки для взрывателя. Я прицелился из своего полевого орудия прямой наводкой и три или четыре раза выстрелил. Снаряды разорвались в выемке и заставили уцелевших красногвардейцев из красного аванпоста отступить; вывести из строя пути они не успели. Состав двинулся дальше, и я впервые увидел тела людей, убитых выстрелами из моего орудия.

Вскоре мы заняли без сопротивления следующую станцию, Провалье, и провели там ночь.

На следующее утро мы двинулись дальше, но вынуждены были остановиться перед следующей станцией, Должанском. Наш конный патруль доложил, что перед станцией развернута красная пехота. Мы остановили состав, в голове которого по-прежнему шли наши орудийные платформы, в 400 ярдах позади невысокой гряды, с которой просматривался весь Должанск. Около 150 пехотинцев – все наши силы – выгрузились из вагонов и двинулись через гребень гряды. Их встретил плотный винтовочный и пулеметный огонь.

Зиновий Краснов пошел в атаку вместе с пехотой; он нес полевой телефон, а один из наших людей быстро прокладывал по земле соединительный кабель. Мы начали стрелять через гребень, а Зиновий корректировал огонь. Несмотря на это, красные – несколько сотен добровольцев-рабочих с ближайших угольных шахт – продолжали удерживать позиции перед Должанском.

Вскоре одновременно на левом и правом наших флангах вдали появились пехотные шеренги красных. Нас полностью обошли, и пехоте было приказано как можно скорее отходить обратно к поездам. Красные перед Должанском, который мы до этого атаковали, тут же развернулись и нажали в тыл нашей отступающей пехоте – мы поняли это по все убывающей дистанции стрельбы, которую передавал нам по телефону лейтенант Краснов. Вскоре он вместе с последними нашими пехотинцами вынужден был отойти за гребень. Некоторое время после этого мы вели огонь вслепую, но вскоре первые шеренги красных появились на гребне, и мы повели огонь прямой наводкой.

У наших трехдюймовых орудий, стоявших на вооружении русской армии, были очень хорошие оптические прицелы с перископическими устройствами. Они позволяли прицеливаться, не показываясь из-за стальных щитов, которые надежно защищали артиллеристов от фронтального огня. Прицелы эти давали значительное увеличение. Я, например, ясно видел в прицел, как один из первых красных солдат поднялся на гребень и остановился там, встав на одно колено; в левой руке он держал винтовку, а правой махал тем, кто подходил сзади. Быстрый поворот орудия при помощи двух маховиков – и он уже в перекрестье моего прицела. Еще через несколько секунд – белое облачко шрапнельного разрыва прямо перед ним; когда дым разошелся, ничто там уже не двигалось.