Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

Но после каждого выстрела колеса нашего орудия уходили вбок почти на фут – и это на открытой железнодорожной платформе, покрытой слоем льда. Нам каждый раз приходилось хвататься за оба колеса и на мой счет «Раз, два, три!» раз за разом тянуть орудие обратно. За три-четыре таких рывка тяжелое трехдюймовое орудие удавалось вернуть примерно на прежнее место. После этого полковник-снабженец при помощи металлической трубы на конце хобота лафета – правила – грубо подправлял направление, ориентируясь по моей вытянутой назад правой руке; я в это время смотрел в оптический прицел. Дальше уже я сам осуществлял точную наводку при помощи небольшого ручного штурвала на орудийном станке.

К несчастью, эта неизбежная процедура очень замедляла нашу стрельбу, и красные, в свою очередь, вскоре сумели взять нас в вилку.

Примерно такой же поезд, как наш, под командованием полковника Николая Упорникова попытался помочь нам; он развел пары и двинулся вперед по правому пути – мы были на левом. Однако как раз в тот момент, когда второй поезд проходил мимо нашей платформы, случайный снаряд снес кусок крыши с его вагона с боеприпасами, и Упорникову пришлось спешно отойти.

Нам совсем не хотелось выходить из-под прикрытия орудийного щита и вручную выправлять орудие, в то время как в ушах непрерывно стоял свист летящих снарядов и близкие взрывы. Тем не менее весь мой расчет работал прекрасно.

Затем, как только мы после очередной поправки вновь заняли свои места у орудия, прямо напротив нас в канаве у основания невысокой железнодорожной насыпи взорвался гаубичный снаряд. Нас всех осыпало дождем из комьев снега и смерзшейся земли. Я, как обычно, подал сигнал правильному, но никакой реакции не последовало; я оглянулся и увидел, что полковник-снабженец лежит на платформе, скорчившись и закрыв голову руками, с выражением крайнего ужаса на лице.

Зная, что он не ранен, я прикрикнул на него и приказал вернуться на пост – он не отреагировал. Я пнул его пониже спины. Когда и это не помогло, я взял лежавшую на платформе кирку и воспользовался ею как рычагом, так что острый ее конец давил на него снизу вверх. Это заставило его сесть, но мне пришлось приставить пистолет к его виску и пригрозить разнести ему мозги, прежде чем он поднялся и вновь приступил к исполнению своих обязанностей у лафета.

Наверное, нам удалось сделать не больше десяти выстрелов по красным гаубицам, после того как мы получили точную дистанцию стрельбы; при этом их снаряды все время летели в нас и взрывались неподалеку. Удивительно, но ни один из нас не был ранен, хотя деревянные части нашей платформы и соседних вагонов были густо покрыты рваными следами снарядных осколков. В какой-то момент я неожиданно осознал, что над головой больше не свистят летящие снаряды. В прицел мне удалось разглядеть черные точки на снегу позади гаубиц – это неслись прочь красные артиллеристы. Капитан Коньков тоже разглядел пушкарей в полевой бинокль и чуть увеличил дальность стрельбы, чтобы немного поторопить их. Затем он приказал нам прекратить стрельбу. Ни одну сигарету ни до, ни после этого я не курил с таким наслаждением, как в тот момент.

Наша пехота стремительно подходила, и вскоре село, на краю которого стояли две брошенные гаубицы, было взято. Затем к красным подошли подкрепления и вынудили наших отойти, но они сняли и принесли с собой оптические прицелы и замки от брошенных гаубиц.

Должно быть, множество фронтовых лейтенантов мечтали пнуть как следует полковника-снабженца, но я был не слишком доволен, хотя мне и довелось сделать это. На обратном пути в Персияновку он отрешенно сидел в углу вагона; судя по внешнему виду, ему было очень стыдно, хотя о самом происшествии никто не сказал ни слова. На станции Персияновка он вышел из вагона и не вернулся; мы никогда больше его не видели, но не стали докладывать о его дезертирстве.

9/22 февраля 1918 г. белые добровольцы генерала Корнилова вынуждены были оставить Ростов-на-Дону – большой промышленный и портовый город – под сильным давлением красных с запада и юго-востока. Белые добровольцы отошли к северу, на железнодорожную станцию Аксай примерно на половине пути между Ростовом и Новочеркасском. Планировалось, что там к ним присоединятся наши белые отряды донских казаков; после этого все они должны были оставить железную дорогу и двинуться на восток в открытую степь (см. карту Д).

Общей целью такой стратегии было попытаться выиграть время и переждать в степи, как можно дальше от железных дорог, где красногвардейцам было бы трудно нас преследовать. Мы надеялись, что казаки скоро восстанут – их вынудят к этому неизбежные красные реквизиции продуктов питания и зерна – и после этого присоединятся к белым силам. Последующие события подтвердили верность выбранной стратегии.

При этом нашему отряду – примерно сто человек и два полевых орудия – приказано было как можно дольше задерживать красных в Персияновке, к северу от Новочеркасска.