Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

Утром то ли 12/25, то ли 13/26 февраля красные двинулись на Персияновку под прикрытием артиллерийского огня с бронепоезда. Вскоре они обошли нашу пехоту с фланга и вынудили нас отойти непосредственно к станции Персияновка. Дозвониться оттуда до Новочеркасска, чтобы предупредить штаб, не удалось. Несколько телефонных звонков по местной линии друзьям в городе подтвердили наши опасения – похоже было, что город уже оставлен.

Полковник, командир отряда, приказал нашему артпоезду полным ходом идти в Новочеркасск, останавливаясь по пути только для взрыва двух мостов. По прибытии в Новочеркасск мы обнаружили, что в городе и правда уже нет наших войск – из-за какой-то ошибки приказ к отступлению, отданный несколькими часами ранее, до нас не дошел.

Мы не знали в то время, но атаман войска Донского генерал Назаров отказался покинуть свой пост и остался в городе, даже не пытаясь скрыться. Вскоре после этого он был казнен красными.

Телефонные звонки в Аксай тоже не проходили. Наш полковник опасался, что все наши войска уже оставили Аксай и туда вот-вот войдут красные с юга, из Ростова. Поэтому он собрал весь отряд на путях возле нашего состава и объяснил ситуацию. Он только что получил еще одну неприятную новость – Кривянская, большая казачья станица к востоку от нас, захвачена большим отрядом красной казачьей кавалерии под командованием ренегата, полковника Голубова – того самого, который нанес поражение Чернецову и захватил его. С этого момента его люди не то чтобы участвовали в сражении против нас, но все время нависали угрожающе над нашим правым флангом. Мы оказались полностью окружены.

Полковник объявил отряд распущенным. Он считал, что у нас нет никаких шансов вырваться из окружения единой воинской частью, но что у каждого по отдельности, может быть, есть шанс просочиться в степь или спрятаться в городе. Он предоставил нам самим решать, какой из двух вариантов имеет больше шансов на успех для каждого из нас – с этого момента каждый был сам за себя.

Капитан Коньков, лейтенант Зиновий Краснов и я решили держаться вместе и идти в степь. С нами пошел и наш телефонист – бывший школьник из казачьей станицы к востоку от Кривянки. Он предложил проводить нас до своего дома.

Плен и бегство

Первым делом мы выбросили прицелы и замки от своих орудий в прорубь на маленьком ручье, протекавшем возле станции. После этого пешком двинулись на восток. Мы не взяли с собой винтовок – их длинные силуэты были бы отчетливо видны на фоне белого снега и неизбежно привлекли бы к нам нежелательное внимание.

День выдался серый и туманный. Мы решили избегать главной дороги на Кривянку, так как она была сильно запружена; было видно, как жители покидают по ней город пешком и в повозках. Однако вскоре нас перехватил конный патруль из восьми или десяти Голубовских красных казаков. Мне пришлось расстаться со своим автоматическим пистолетом – на этот раз навсегда. После этого нас отвели в Кривянку в большой дом, где Голубов вершил суд.

Голубов приказал запереть нас в небольшом чулане, пока сам он в соседней комнате принимал только что прибывшую делегацию «отцов города». Они просили его красных казаков войти в город и занять его, пока с севера не подошли красногвардейцы и матросы. Полковник Голубов с готовностью согласился и тут же отбыл со всей своей свитой, позабыв нас – то ли случайно, то ли намеренно – в чулане.

Так мы трое, все офицеры, оказались в доме наедине с его хозяевами. Наш проводник-школьник умудрился куда-то «испариться» (как говорили в те дни) еще во дворе, пока нас вели к дому сквозь толпу. Через несколько месяцев я случайно встретил его на улице. Он рассказал мне, что перерезал тогда ножом телефониста повод одной из лошадей, привязанных во дворе, незаметно вывел ее на улицу и поскакал во весь опор в родное село.

Владелец дома, пожилой, зажиточный с виду казак, был испуган до полусмерти. Он попросил нас уйти, опасаясь, что если появятся красногвардейцы и обнаружат нас в его доме, то под горячую руку и его могут расстрелять вместе с нами. Поскольку из нас троих в штатском – не в офицерской форме – был один я, то было решено, что я отправлюсь на разведку.

Только я вышел на улицу станицы, как столкнулся чуть ли не нос к носу с выезжающим из-за угла всадником; тот сразу же натянул поводья. На нем была длинная, крытая сукном шинель с меховым воротником без погон и меховая папаха; ножны его шашки были выложены серебром в кавказском стиле, но сидел он не в казачьем седле – такими седлами пользовались армейские офицеры. У него было тонкое, энергичное, умное лицо, а говорил он как офицер, чувствовалась привычка приказывать. Он резко спросил меня: «Партизан?» – и я понял, что меня выдал ранец. Ранец был устаревшей модели с каких-то запасных складов армейского имущества в Новочеркасске, и пользовались такими только белые партизаны. Поэтому я сказал: «Да. А вы кто?» – «Я комиссар из штаба Московского военного округа Пугачевский».