Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

Мы впускали в туалет посетителей только по одному, внимательно следя, чтобы он – или она – покинул помещение, прежде чем войдет следующий. Благодаря такой тактике у нас было гораздо свободнее, чем в остальном вагоне, и временами нам даже удавалось немного отдохнуть и расслабиться, несмотря на неприятные запахи и звуки, неизбежные в подобном месте. По крайней мере, в туалете не были разбиты окна и у нас было тепло.

Моими попутчиками оказались двое батраков из какой-то деревни чуть южнее Москвы – мужчина среднего возраста и его племянник. Это были типичные деревенские пролетарии; они добровольно вступили в Красную гвардию, а теперь, когда сражения закончились, возвращались домой, прихватив с собой винтовки. Старший из двух был ярым большевиком, но это не вызывало конфликтов между нами. У нас был общий интерес – удержать занятый нами туалет, насколько это возможно, в своем распоряжении, и успешные совместные усилия в этом направлении быстро установили между нами дружеские отношения. Мы даже разделили друг с другом кое-что из прихваченной в дорогу еды. Тем не менее я старался не вступать в разговоры, которые могли бы меня выдать, и отделывался ругательствами и невнятным бормотанием, достойными деревенского дурачка.

Пока мог, я воздерживался от того, чтобы самому воспользоваться туалетом. Дело в том, что при этом мне пришлось бы открыть единственный предмет одежды, не соответствовавший всем остальным: на мне по-прежнему были штаны с пришитым наверху красным шелковым поясом вроде кушака, какие носили только офицеры. В обычных обстоятельствах он был надежно укрыт поношенной солдатской гимнастеркой, и я считал, что этого достаточно. Мне и в голову не могло прийти то затруднительное положение, в котором я оказался.

В конце концов я вынужден был отбросить осторожность и уступить требованиям природы. Старший из моих спутников-красногвардейцев сразу же заметил краешек красного шелка и захотел узнать, где я взял такие штаны. Мой ответ, что они принадлежали прежде офицеру, его не удовлетворил, он не сводил с меня подозрительных глаз. В конце концов до него дошло, кто я такой. По лицу его расплылась довольная понимающая ухмылка; он подмигнул мне, но ничего не сказал. Все оставшееся время пути он то и дело подпускал мне шпильки, говорил о том, что всех бывших офицеров нужно расстрелять, и похлопывал по своей винтовке; произнося все эти кровожадные вещи, он, однако, каждый раз добродушно подмигивал мне. Он, очевидно, хотел дать мне понять, что разгадал меня, но не желает мне зла. Он сошел на какой-то подмосковной станции, пожелав мне счастливого пути. После этого до Москвы мы доехали без происшествий.

Я впервые оказался в Москве и оглядывался с большим интересом. Стены многих московских домов были испещрены отметинами от пуль и осколков – следами уличных боев четырехмесячной давности, в ноябре 1917 г., когда большевики захватили здесь власть.

Я сел в трамвай и поехал к дому, где проживала госпожа Фолимонова – жена капитана Ивана Фолимонова с нашей Гвардейской батареи, смертельно раненного под Должанском. Мне предстояла тяжелая задача сообщить ей о том, что она стала вдовой.

Когда я вошел в вестибюль, мой оборванный вид так разозлил старого швейцара, что тот, несмотря на несколько месяцев большевистского правления, с ругательством подскочил ко мне и приказал подниматься «с черного хода». Я так и сделал. Для порядка я ответил ему соответствующими ругательствами, но внутренне был доволен – моя маскировка в очередной раз сработала.

Исполнив свою печальную миссию, я сел на поезд до Петрограда. Чтобы сделать это, мне пришлось купить билет. На этой железнодорожной линии и вообще был восстановлен полный порядок.

Жизнь в Царском Селе

До этого момента поддельный мандат за подписью Подтелкова служил отлично; у меня постоянно проверяли документы, но ни разу он не вызвал ни у кого подозрений. Но я не мог появиться дома под чужим именем. Поэтому в поезде между Петроградом и Царским Селом я разорвал поддельный документ на мелкие клочки и спустил их по одному в туалет.

На следующий день, уже дома, я вновь надел офицерскую форму со снятыми погонами и явился в местный Совет с выдуманной историей о том, что я только что вернулся с германского фронта; все документы у меня будто бы вытащили на петроградском вокзале карманники. Поскольку в городе я был хорошо известен, мне тут же выдали документ об увольнении с военной службы. Таким образом я вновь начал штатскую жизнь под собственным именем.

Накануне я заявился домой в темноте и полночи рассказывал маме обо всех своих приключениях – поскольку все было уже позади, я с удовольствием говорил о них.