Правда о Салли Джонс

Старшой вышел под дождь, я поспешила за ним. Мы подняли капот.

Найти поломку было нетрудно. Из трещины в блоке цилиндров вытекала охлаждающая жидкость.

– Придется, наверное, оставить машину здесь, – сказал Старшой.

Я кивнула. Похоже на то.

Старшой немного подумал. Потом оглянулся.

– Мне показалось, мы проезжали мимо двора, где собирают металлический лом.

Старшой был прав. Мы переглянулись. Теперь я поняла, что он задумал.

– Рискнем? – спросил он.

Я радостно закивала.

Двор находился всего в двух кварталах оттуда. Хозяин сидел на веранде своего сарайчика, курил и смотрел на дождь. Он заметно оживился, когда Старшой объяснил, что нам нужно. Всего за несколько минут он нашел все, что мы искали: кусок жести, прокладку, несколько маленьких винтиков, коловорот и метчик. Старшой заплатил хозяину за материал и обещал, что скоро вернет инструменты.

Пока мы со Старшим чинили под дождем мотор, Ана, синьор Фидардо и инспектор ждали в машине. Через полчаса мы заделали течь, по крайней мере временно. Пока я относила инструменты, Старшой залил в рубашку охлаждения воду. Потом попросил синьора Фидардо завести двигатель. Мотор работал как часы. Прокладка держала.

– Это вы наверняка заранее спланировали! – сказал Старшой, садясь на заднее сиденье, и расплылся в широкой и счастливой улыбке. – Отличное начало новой жизни на свободе!

Глава 75 Большой скандал

Старшой поселился у нас на Руа-де-Сан-Томе. Первые дни Ана, синьор Фидардо и он в основном сидели на кухне и разговаривали. Нужно было столько всего рассказать и объяснить. На плите грелся чайник. Пахло кофе, хлебом и дымом сигар. Я сидела, подобрав ноги, на диване и мечтала о том, чтобы это никогда не кончалось.

Старшой изменился. Не сильно, но не заметить этого я не могла. На одной щеке у него появился уродливый шрам, нос был немного свернут на сторону. Волосы на висках поседели. Да и походка стала другой. Более осторожной, что ли. Он вздрагивал от неожиданных звуков и никогда, если это было возможно, ни к кому не поворачивался спиной. Думаю, сам он об этом не задумывался.

Когда Ана спросила, было ли тяжко в тюрьме, Старшой отвечал уклончиво.

– Ну да, – сказал он. – Но по вечерам было вполне сносно. Я сидел в камере и играл на гармонике. Лучшего подарка я в жизни не получал. А когда вы, Ана, приезжали и пели… эх, я был так счастлив, что и словами не опишешь.

Я ничуть не беспокоилась, поладит ли Старшой с Аной и синьором Фидардо. Да и не о чем тут было беспокоиться. Они понравились друг другу с самого начала. Когда Старшой стал понемногу уставать от разговоров и сидения на месте, синьор Фидардо предложил ему работу в своей мастерской.

– Работе я только рад, если она окажется мне по силам и если я не буду вам обузой, – сказал Старшой. – Жалованье мне ни к чему, за еду и койку я заплачу. Комендант тюрьмы выдал мне немного денег, так что кое-что у меня есть. Я и так перед вами в огромном долгу и никогда не смогу отплатить вам и Ане за все, что вы для меня сделали.

~

Теперь мы работали в мастерской втроем. Синьор Фидардо начал мастерить скрипку, которую давно уже обещал одному из своих клиентов. Мы со Старшим чинили инструменты. Старшой быстро обучился всему, что от него требовалось. Он уже и так многое знал об устройстве гармоник. Чтобы скоротать время в тюрьме, он несколько раз разбирал и снова собирал свою гармонику.

Пока мы сидели со Старшим в мастерской, я заметила и другие произошедшие с ним перемены. На «Хадсон Квин» за работой он всегда издавал массу звуков. Он беседовал сам с собой о том и о сем, свистел, беспечно напевал какую-нибудь песенку или вслух рассуждал о какой-то насущной проблеме. Сейчас же он по большей части молчал. До того как Старшой попал в тюрьму, я почти всегда знала, о чем он думает, когда молчит. Сейчас разгадать его мысли было невозможно.

Однажды, не издав за целый час ни звука, он вдруг поймал мой взгляд. Тогда он устало и печально улыбнулся.

– Не волнуйся, – сказал он. – Три года – большой срок. Чтобы освоиться на свободе, нужно время.

Окончив работу, Старшой подолгу гулял. Чаще всего со мной, иногда один или с Аной. Он бродил в самых разных концах города, но заканчивалась прогулка всегда в порту. Он смотрел на корабли, иногда болтал с моряками о том, как им нынче живется. Если ветер дул с запада, он мог подолгу стоять лицом к морю, закрыв глаза. Однажды он сказал сам себе:

– Интересно, там ли она еще.

Я догадалась, что он думает о «Хадсон Квин».

~

По пятницам и субботам мы ходили в «Тамаринд» слушать Ану. Всякий раз у Старшого на глазах наворачивались слезы. Однажды Ана предложила ему взять гармонику. Она знала, что он разучил почти все ее песни.

– И речи быть не может! – усмехнулся Старшой. – Это все равно что налить керосин в сливочный соус.

Ана несколько раз повторяла свою просьбу, но Старшой стоял на своем. Он выступать не будет. Зато дома, когда Ана пела, он охотно доставал свой инструмент. Синьор Фидардо подыгрывал на гитаре. Это были хорошие мгновения.