Правда о твоей матери (СИ)

- Ну конечно, любил бы, Лёва. Ежу понятно, что и дочку любил бы, и сына. Но больше, чем тебя, полюбить бы не смог. Так что свои пределы я уже изучил. Никаких удивительных открытий на этом пути меня бы не ожидало. Хотя да – любил бы. Оказалось, во мне это есть – любить детей. То, чего я в себе никогда бы не предположил. Я думал - будет у меня личная жизнь, девушки там всякие... Но оказалось - всё для меня на твоей матери застопорилось. И...

- А я что, никогда не пытался называть тебя папой? Ну, хотя бы на основании того, что ты мне… ммм…

- Задницу младенческую мыл? – засмеялся Даниил. - Да пытался, конечно. На прогулках, в детском саду и всюду ты быстро всё выяснил и сопоставил факты. По всему выходило, что я тебе отец. Конечно, именно так ты меня и называл. Папа. Да только маменька твоя быстро тебе всё разъяснила. И вмешаться я не мог – формально прав не имею, она мне не жена, - Даниил развел руками. – Не обессудь. Ну что, уже точишь зуб на мать?

- Нет, просто пытаюсь понять, чем она руководствовалась.

- Твоей пользой, Лёва. Она не хотела, чтобы у тебя были иллюзии. Чтобы мой возможный уход причинил тебе боль. Нет сомнений, что она хотела уберечь тебя от удара в поддых от очередного горе-отца. Она тогда еще не знала, что никуда я от вас не денусь.

- Пап, да ты какой-то блаженный, честное слово.

- А что такое?

- Да она же мне просто завидовала! Завидовала, что у меня есть то, чего не было у нее. Её-то ведь бросил родной отец. Тот чокнутый изобретатель, мой дед… Слово «папа» ей самой некому было сказать.

- Ну вот. Пошли уже обвинения, - шутливо остановил Даниил.

- Да просто я подумал: вот так вот трахнешься с кем-то разок, да даже толком и не трахнешься; потом ребенок родится и пытается всё разгрести. Верно ведь?

- Верно, - согласился Даниил. – Грубо, но в целом верно. Но всё-таки ты поаккуратнее с оценкой матери. Кто ты такой, чтобы ее судить? Она, между прочим, свои обязательства перед тобой исполняет по всем пунктам.

- То есть любит?

- Будем справедливы: такой пункт в законодательстве не прописан, - попытался свести все к шутке Грачёв.

- Знаешь, пап, мне от всего этого как-то не по себе, - парень поёжился.

- Если не по себе – давай обнимемся. Больше мне тебе нечего предложить. Вот еще предлагаю правду. А что делать – это ты уж сам решишь. Вешаться только не побежишь, надеюсь? Бедный травмированный ребенок, - издевательски пожалел мальчика Грачёв и поднялся с дивана. – Ну как, будем обниматься?

- Определенно будем, - Лёва посмотрел на него исподлобья и тоже встал. – Маму, конечно, очень жаль, особенно с таким детством. Но разве человек не сам отвечает за свой выбор в жизни?

- И так и не так, Лев, - Даниил обнял мальчика, похлопал по спине. - Есть и кое-что, через что трудно переступить.

- Кстати, ты совсем по-другому пахнешь. Ну, видно, что ты свой. Не как тот дядька ужасный, - признался Лёва.

- Хорош уже к людям принюхиваться! И как только ты родство по запаху определяешь? Мне бы так, - Даниил отстранил мальчика и посмотрел ему в глаза. – Меня вот глаза твои удивляют. С близкого расстояния есть в них что-то очень мамино. Хотя не мамин цвет. Но ощущение как от мамы. Чего-то нечеловеческого. Я еще в твоем детстве заметил. Но уже давно близко в тебя не всматривался.

- Это мне нужно было в тебя всмотреться повнимательнее. Знаешь, что бы ты там ни говорил, а это мама виновата. Она меня неправильно ориентировала. Чтобы я держал тебя на расстоянии. И я повёлся. Я только в последний год начал переставать зависеть от маминого мнения.

- Я просил тебя не винить мать, отнестись с сочувствием и снисхождением.

- Я помню. Но всё равно не хочу её сейчас видеть. Ни ей сын не нужен, ни даже с тобой не разрешила сблизиться. Ни себе, ни людям.

- Ты очень категорично формулируешь. Прямо как хрестоматийный подросток-максималист. Сын ей нужен, да еще как.

- Может, сын и нужен, но точно не я. Я ей даже будто и не сын. Для мамы я, наверное, точно как-то не так пахну.

- Да что ты прицепился к запахам?

- Я, кстати, готов к тому, что мама не изменится по отношению ко мне.

- Ерунда. На самом деле, ты надеешься на другое. Мне-то хоть не ври. Только скажи: зачем тебе оно?

- А тебе зачем?

- Ну, со мной-то понятно. Я мужик, я влюблён. И даже я уже смирился.

- Мне-то не ври, - подколол Лёва, усаживаясь обратно на диван.

- Допустим, вру, хрен с тобой. Ну а тебе что с нее, этой материнской, прости господи, любви? Вот образование у твоей матери получать – это я понимаю, качество. А любовь… Может, ну ее в баню, а? Ну не умеет твоя мама этого.

- Нет, - подумав, ответил Лёва. – Если она меня полюбит, я пойму что-то, чего раньше не понимал. Что-то новое.

- И что же это?

- Сам не знаю. Я же пока не понимаю.

- О! Это глубоко, - захохотал Грачёв. – Сам-то понял, что сказал?

- Сказал, что чувствовал.

- Ладно, оставим пока. Философ ты мой.

- Ну хоть ты смотри меня не разлюби.

- Договорились. Здесь тебе ничего не грозит.

- А то ты тогда на Некрасова на меня волком посмотрел.