Правдивая повесть о мальчике из Кожежа

Зал дружно аплодировал талантливой игре актрисы. Мишакуй расценил это как неуважение к благородной и верной женщине, к ее горю. И он, как велит обычай, чтобы выразить свое сочувствие, сострадание и почтение, поднялся и стоял, склонив голову, пока его опять не попросили сесть…

Отец и сын шли по ночному городу.

— Я и виноват, и не виноват перед тобой, отец, — первым заговорил Залимгерий. — Я вынужден был пойти на обман.

Мишакуй резко остановился, воинственно вскинул голову.

— Понимаешь, отец, адвокаты на суде по долгу службы защищают и правого и неправого. А я, ты видел сам, на сцене защищал народ. Чем я не защитник! Никто, отец, ни тебя, ни меня не упрекнет, что я защищал неправое дело или защищал народ плохо.

— Это так, но… Нет, я еще ничего не могу сказать тебе, — тихо ответил отец.

Теперь, когда отец собственными глазами видел, как восторженно зрители принимали спектакль его, Залимгерия, и других артистов, Залимгерий надеялся, что родитель простит его.

А Мишакуй… Он плелся с опущенной головой, думая о том, как сельские остряки, конечно, в первую очередь сосед-недруг Дамжуко, воспользуются случаем, чтобы поиздеваться над ним.

Ему хотелось нещадно отхлестать сына, сказать, что он не хочет знаться с таким обманщиком. «Позор, срам какой! Но что делать, вовремя лозу не согнул, теперь поздно. Хочешь не хочешь — надо мириться». Но сердце не хотело подчиниться решению разума.

Не сказав ни слова одобрения или порицания, хмурый и молчаливый Мишакуй, не попрощавшись с сыном, на следующий день уехал в свой Кожеж в надежде, что новость не дойдет туда так скоро.

Но то, что он надеялся скрыть, кожежцы узнали по радио в то самое утро, когда он возвращался из Нальчика. А на третий день газеты рассказали, как и почему Залимгерий Кудабердоков вынужден был обмануть отца, чтобы учиться в театральном институте. Вот тогда и появилось в Кожеже выражение: «Выбить дурь по-мишакуевски».

Много лет прошло, прежде чем время и растущая слава Залимгерия смыли обиду и зарубцевали сердечную рану Мишакуя.

Так начинался путь народного артиста Залимгерия Кудабердокова в искусство.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ НАШЕГО КОЛХОЗА

Припомнив слова Амирбия Губжокова, что надо смело бороться с религиозными пережитками, я решил выступить по кожежскому радио. Я говорил о том, что Коран делит всех людей на правоверных и неверных — гяýров.

— Кто эти отсталые люди? — вопрошал я. — Это старики и старухи, одурманенные религией. Назло им превратим старую заброшенную мечеть в музей, в дом братства, где покажем родство людей разных национальностей!

Затем я обратился к кожежцам с просьбой помочь нам принести в мечеть орудия труда, предметы бытового обихода, старинные изделия. Я был уверен, что мои земляки не пожалеют ничего для своего музея.

Очень довольный своей речью, я вернулся в правление колхоза, где народ уже собирался на открытое партийное собрание.

— Вот, батенька, пока ты где-то гулял, — сказал, улыбаясь, Леонид Петрович, — мы уже распределили темы. Герандоко взял на себя раздел «Семья и семейные отношения», а также «Свадьба и свадебные обряды»; Эльдар — «Производственный и общественный быт колхозного крестьянства»; уважаемая Марзидан взяла тему «Раскрепощение женщин». Тебе поручено изучение культуры современного Кожежа.

На собрании Леонид Петрович рассказал о значении будущего музея, за организацию которого взялся, как выразился аталык, «молодой этнограф Ахмед Наурзоков».

— Надеюсь, что все вы окажете ему помощь и поддержку, — закончил аталык.

Амирбий Губжоков оказался прав: вопрос о музее решился словно сам собой. Собрание перешло к обсуждению главного вопроса повестки дня — о ходе уборки хлеба. Докладчик Амирбий Губжоков говорил об итогах первых дней: