Правила счастья кота Гомера. Трогательные приключения слепого кота и его хозяйки

С той минуты, когда с рассветом к нам нагрянул грузовой фургон и начался этот суматошный день, и до настоящего времени прошло ровно тринадцать часов, и мне хотелось лишь одного: упасть на кровать, чтобы меня не трогали следующие тринадцать. Вслед за Вашти и Скарлетт я стала проваливаться в сон. Но Гомер спать не собирался. Все-таки, подумалось мне, здесь что-то явно не так, но вот что… Похоже, Гомер решил не отступать, пока не выяснит, что именно.

Он стал котом, который не спал всю ночь в том городе, который никогда не спит. Он стал нью-йоркцем.

Глава 18. Зимний котильон

…От Зевса приходит к нам каждый

Странник и нищий. Хотя и немного дадим, но с любовью.

ГОМЕР. Одиссея

Моя манхэттенская квартира считалась студией, пусть и довольно большой, семьсот пятьдесят квадратных футов плюс уличная терраска, но все-таки студией. Чтобы жить в такой, надо привыкнуть. А переходный период у моих питомцев, в отличие от меня, затянулся. Гомер был явно выбит из колеи: он просто-таки недоумевал по поводу концепции такой квартиры, что состоит из одной комнаты. Скарлетт и Вашти, изначально не одобрявшие любое сокращение жизненного пространства, еще раз, уже воочию, убедились, как они правы, потому что и впрямь оно сузилось до четырех стен и санузла. На том они и успокоились. Гомер же не мог смириться не одну неделю. У него и характер-то был куда более беспокойный и игривый, чем у кошечек. И тут вдруг оказалось, что играть ему негде. Думаю, он полагал, что где-то должна быть потайная дверь, ведущая в другую комнату, — нужно только ее отыскать, — и целыми днями бродил вдоль стен, принюхиваясь и навострив уши в поисках малейшей зацепки, которая могла бы навести его на эту дверь. Поминутно он оглашал окрестности настоятельным горловым «мяу», в котором слышался раздраженный вопрос: почему мне никто не подскажет, куда подевались остальные комнаты?

В поисках выхода для неуемной энергии бурлящих в нем страстей впервые с его котеночного возраста я прибегла к магазинным игрушкам. Естественно, Гомер с негодованием отверг большинство из них, а заинтересовала его лишь одна: пластмассовое колесо со встроенным пластмассовым шариком. В колесе были прорези, сквозь которые кот мог дотянуться до шарика и толкнуть его, приведя в движение. Сказать, что игрушка его заинтересовала — не сказать ничего, она его пленила. Шарик носился по колесу с привлекательным на кошачий слух шебуршанием и присвистом, но главное не это: не видя, как плотно шарик сидит в колесе, Гомер задался целью его освободить. Он и залазил под колесо, и переворачивал его с одного бока на другой, и шпынял через всю комнату, а затем садился и горестно вздыхал — шарик не желал освобождаться из плена. Шел Гомер и на такую уловку, как незаметно подкрасться к колесу, внезапно запрыгнуть на него сверху и закогтить, — расчет был, видимо, в том, что захваченное врасплох колесо испугается и отпустит шарик.

Скарлетт и Вашти, тоже находившие эту игрушку весьма интригующей, тем не менее пребывали в недоумении: как можно без устали возиться с нею битый час, и не один. Особенно заметно это было по Скарлетт, которая взирала на Гомеров труд со смесью изумления и брезгливости, всем своим видом показывая, что, если шарик не выходит из колеса, стало быть, возиться с ним — значит терять собственное достоинство. Но кроме достоинства, в глазах Скарлетт, на этой игрушке Гомер утратил и сон: уже в три-четыре часа утра он мог выбраться из постели и взяться за свое, наполняя предрассветную тьму шорохами, стуками и грюками (когда он поддевал колесо головой и оно, перекатившись, хлопалось другим боком об пол). Вместе с Гомером не спала и я, но отобрать у него беспокойную игрушку рука не подымалась: «У нас одна комната, — твердила я себе, — и Гомер один; игрушка у него тоже одна».

Студия обходилась недешево — больше, чем я могла себе позволить тратить, не испытывая угрызений совести, зато расположение окупалось с лихвой. Я жила в одном квартале от работы, и все линии метро стекались к южной оконечности Манхэттена, прямо к моему порогу. Будь я в Верхнем Ист-Сайде, или Верхнем Вест-Сайде, или где-нибудь посередине — всюду я могла поспеть за каких-нибудь двадцать минут, гораздо быстрее моих знакомых, которые жили дальше от центра и теоретически должны были успевать туда раньше меня. И конечно же, где бы я ни находилась, я всегда знала дорогу домой, ориентируясь по башням Всемирного торгового центра. В городе, где я выросла, мне знаком был каждый уголок и даже в голову не приходило для ориентирования на местности пользоваться картой. Заблудиться на Манхэттене проще простого — но стоило поднять глаза к небесам, и я уже знала, где мой дом. Средство действовало безотказно даже в таких головоломных районах, как Сохо и Вест-Виллидж, где улицы не пронумерованы, а носят названия, тем самым запутывая неискушенного путника до полной беспомощности.