Правила склонения личных местоимений

Сначала мы просто сидим на диване и смотрим друг на друга. Я чувствую, как Наташа волнуется. Она волнуется ничуть не меньше, чем в первый раз, но теперь она волнуется за меня. Потом я беру ее за руку. Потом я кладу голову ей на колени, и она нежно треплет мои волосы. Потом я провожу указательным пальцем по Наташиной ноге. Я касаюсь кончиками пальцев ее бедер, и она словно замирает.

— Наташ, — едва слышно произношу я, — у меня, правда, никогда такого не было. Я хочу быть с тобой всегда.

Поворачиваю голову, чтобы видеть глаза Мироновой, и она целует меня в лоб.

— Ты очень красивая. — говорю я.

— Ты тоже. — отвечает она.

— Да ладно тебе! Я серьезно!

Я уже хочу рассмеяться, но меня останавливает настойчивый звонок и следующий за ним знакомый стук в дверь. Вот это уж совсем не во время. Это совершенно не к месту! Явление заботливого родителя я бы предпочел запланировать на другое время. И какого черта ему не спится так поздно!

Больше всего сейчас мне хочется просто не обращать внимания на этот стук, просто не открывать эту долбанную дверь. Не будет же он колотить по ней вечно. В конце концов, нас может не быть дома! Да мало ли что! В конце концов, мы просто не хотим его видеть. Но стук не прекращается. Более того, через некоторое время с той стороны раздается до боли знакомый и противный голос. Голос говорит, он знает, что мы дома. Голос произносит несколько ругательств и требует открыть немедленно. А я больше всего на свете хочу просто не замечать его. Я отвернулся от Мироновой и уткнулся в подушку. И мне уже почти удается убедить себя, что никакого голоса за дверью нет, но Наташа так не кстати начинает задавать вопросы.

— Кто это? — испуганно спрашивает она.

— Не обращай внимания. — отвечаю я, не поворачивая головы.

— Рома! — в голосе Мироновой уже просто паника. — Кто это? Что происходит? Ты откроешь? Или, может, милицию вызвать?

— Да, милиция как всегда кстати. — отвечаю я, встаю с кровати, натягиваю джинсы, майку и снова обращаюсь к Наташе. — Только не выходи из комнаты. — говорю я ей очень серьезно и строго. — Поняла? Не выходи. Чтобы ты ни услышала! Вообще, ни звука не произноси! Даже не двигайся. Что бы ты ни услышала. Поняла?

Она молча смотрит на меня.

— Поняла, спрашиваю?

— Угу. — быстро кивает Миронова.

А папаша ведь не просто так приперся сегодня. Он ведь пришел поучить меня хорошим манерам. Ему ведь, оказывается, позвонили из школы. Позвонили прямо на работу и сообщили, что его сын просто последний засранец. По крайней мере, это то, что я улавливаю из непродолжительной, но очень эмоциональной вступительной речи. Однако монолог так стремителен, что заканчивается, едва за майором хлопает входная дверь. После нескольких непечатных слов следует уверенный удар в скулу. Я держусь правой рукой за лицо и делаю шаг назад. Следует второй удар и вновь непродолжительная, но весьма поучительная, по мнению майора, напутственная речь. Майор очень недоволен тем, что ему позвонили на работу. Да что уж там, майор просто разъярен! Я делаю попытку ударить его, но он толкает меня к стене. Я даже сказать ничего не успеваю — так родитель зол на меня. Он бьет меня по лицу, в живот, толкает и, кажется, очень хочет впечатать в стену. На прощание он, как всегда, заявляет, что если ему еще хоть раз позвонят и станут жаловаться на мое поведение, то он без разговоров сдаст меня в интернат.

Через несколько секунд после того, как за майором хлопает дверь, в коридоре появляется Наташа. Она видит меня лежащего на полу, избитого, держащегося одной рукой за живот, другой — за лицо, и просто дар речи теряет. Она открывает рот и смотрит на меня в упор.

— Я же сказал тебе не выходить!

— Я услышала, как хлопнула дверь… — неуверенно отвечает Миронова.

Я только недовольно морщусь и издаю какой-то странный звук. Не то чтобы стон, скорее, выходит нелепое кряхтение. Просто у меня кровь идет из носа, и плечо жутко болит от удара о стену. Я кашляю и снова издаю тот же самый звук. Как же он меня бесит!

— Кто это был? — спрашивает Наташа, опускаясь на колени и пытаясь коснуться моего лица.

— А ты как думаешь? — отвечаю раздраженно.

Я поднимаюсь на ноги и иду в ванную, так и не дождавшись предположения Мироновой относительно нашего больного ночного гостя.

Умываюсь холодной водой, морщусь, разглядывая свое побитое отражение в зеркале. Когда же это уже кончится! Я смотрю в глаза самому себе и совершенно не знаю, что сказать этому парню с разбитым лицом. У тебя все хреново, чувак. Ты в полном дерьме. Да ты, собственно, всегда в нем был. На что ты, вообще, рассчитываешь? К чертям собачьим тебе сдалась еще эта любовь? Да ты хоть понимаешь, дурак, что бы было, если бы майор застал тут Наташу? Нет, ты, похоже, вообще, ни фига не понимаешь.

— Это был твой папа? — слышу я осторожный голос Мироновой.

— Папа? — презрительно усмехаюсь я. — Да уж, пожалуй, папа.

— Надо лед приложить. — как будто не замечая моих интонаций, продолжает Наташа. — А то синяки будут.

— Угу. — киваю. — Чего-чего, а льда у меня полно.