Правила склонения личных местоимений

Я оглядываюсь на Наташу, которая все также стоит на тротуаре, там же, где я ее оставил. И я как-то не горю желанием разговаривать с Семеновой в подъезде. Да я, вообще, с ней не горю желанием разговаривать, хоть бы она меня на трехпалубную яхту с золотыми бортами пригласила.

— Что, здесь нельзя поговорить? — спрашиваю.

— Да не бойся ты! — как будто успокаивает Семенова.

— Кого?

— Что кого? — не понимает Аня.

— Бояться я кого должен?

— Ну, в смысле, ничего мы ей не сделаем. — Семенова кивает в сторону Наташи. — Не будем мы ее трогать, что ты так переживаешь, прям!

— Так что ты хотела мне сказать? — возвращаюсь я к причине всего этого странного разговора.

— Так мы отойдем? — Семенова, кажется, вне подъезда не может мысли формулировать.

— Так ты поговорить со мной хотела или в подъезде постоять?

— Поговорить!

— Ну так говори!

Семенова тяжело вздыхает, берет меня за руку и отводит немного в сторону. Нет, мне никогда не понять, к чему эти понты со свитой, если у тебя к человеку настолько серьезный разговор, что присутствие их ушей не разрешается. Мы с Аней отходим в сторону. Я встаю так, чтобы боковым зрением видеть Миронову, которая все еще терпеливо меня ждет. Надеюсь, беседа не затянется надолго.

— Ром, — мягко, почти влюблено начинает Семенова, — ну что ты, в самом деле, что у нас в классе, нормальных девчонок что ли нет?

— Ты сейчас кого имеешь в виду? — пытаясь изобразить заинтересованность, спрашиваю я.

— Миронову! — раздраженная моим непониманием, отвечает Аня.

— Миронова-то как раз нормальная. А ты о чем?

— Ну, она же больная! С ней все равно тебе ничего не светит! — объясняет Семенова.

— Это ты больная! — уже грубо отвечаю я. — Да вы все больные на голову!

Я разворачиваюсь и хочу уже уйти, но Семенова останавливает меня.

— Да погоди ты, Ром! — настаивает она.

И вот, мы уже снова стоим напротив друг друга и, вроде как, снова собираемся о чем-то говорить. И тут Семенова выдает:

— Ты мне просто нравишься очень! Серьезно, Ром.

Вот это новости! Вот это заявления! Я от неожиданности чуть не падаю. И Аня еще так смотрит, вроде как, я сейчас должен все бросить, на колени перед ней упасть и благодарить за это трогательное признание. Я, конечно, еще в прошлом году что-то заподозрил. Смотрел на Семенову и думал: что-то не так с ней, как-то уж она слишком вытягивается, когда я мимо прохожу, как-то слишком заметно на меня внимания не обращает. Да уж! Но чтобы вот так, прямо «ты мне нравишься очень» — это, Аня, перебор. Это ты свою самооценку до крайности довела.

— Ань, ты успокойся, — пытаясь изо всех сил сдерживать смех, отвечаю я, — таблетки, может, попей какие-нибудь. Не надо так бурно фантазировать.

И я, наконец, ухожу, не могу больше терпеть этот бред и возвращаюсь к Мироновой. Мы быстро идем ко мне. Вот ведь, нравлюсь я Семеновой, оказывается, ну ты подумай!

18

На следующий день после душещипательного признания Семеновой происходит что-то совершенно выбивающееся из таблицы нормальных событий. После уроков Ольга Афанасьевна подзывает меня к себе и говорит, что хочет завтра видеть моих родителей. И так она строго это говорит, что у меня мозг закипает. Потому что я судорожно начинаю вспоминать, что же такого натворил, что же сделал опять, чтобы вызвать гнев учительского состава. И как назло, за последние несколько дней самым вопиющим поступком с моей стороны было отшить Семенову. Но не из-за внезапно проснувшихся чувств Анечки же классная теперь вызывает моих родителей. Да и родителей-то у меня толком нет, но все же интересно, с чего бы.

— А что я сделал-то? — спрашиваю.

— Ну, почему же сразу сделал, Рома! — очень добродушно и как-то чересчур радостно заявляет вдруг Ольга Афанасьевна.

— Потому что фраза «я хотела бы завтра увидеть в школе кого-то из твоих родителей» обычно всегда идет после того, как я что-то сделаю.

Класснуха улыбается. Снова как-то чересчур, а потом говорит, что просто хочет пообщаться.

— И желательно с мамой. — мягко добавляет Ольга Афанасьевна.

Все, думаю, поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны. Приехали, то есть, конечная. С мамой ей хочется поговорить. То есть, прямо какие-то дружеские женские беседы они собираются что ли вести! Как же помягче объяснить милой заботливой учительнице, что моя мама не совсем в том состоянии, которое располагало бы ее к такого рода разговорам.

— Мама к тете уехала в Мурманск. — вру я. — На неделю. Так что, может, я сестру попрошу, и она придет?

— А кто же с маленькой у вас сидит? — растеряно спрашивает Ольга Афанасьевна.

— Ну, сестра и сидит.

— Хорошо. — наконец, после минутного раздумья, соглашается классная. — Пусть сестра придет.

После школы я звоню Юле и объясняю ситуацию. Я говорю, что совершенно не представляю, о чем пойдет речь, и поэтому, скорее всего, ей придется импровизировать.