Правила социологического метода

Из журнала Revue de metaphysique et de morale, 17, 1909; отрывок статьи под названием Sociologie religieuse et theorie de la connaissance, которая позднее (1912) была положена в основу введения к работе Дюркгейма «Элементарные формы религиозной жизни».

Часто возникает некоторое недопонимание относительно того, как мы трактуем отношения между социологией и психологией, с одной стороны, и между социологией и философией – с другой. Приведенные далее объяснения помогут, быть может, развеять некоторые заблуждения по этому поводу.

Поскольку в наше намерение входит отделить индивидуума от общества, порой нас упрекали в стремлении создать такую социологию, которая, будучи равнодушной ко всему, что связано с отдельным человеком, ограничивалась бы внешней историей институтов. Сама цель, которую мы поставили перед собой, показывает, насколько необоснованными являются эти упреки. Если мы и предлагаем изучать религиозные явления, то в надежде, что подобное исследование прольет свет на религиозную природу человека, а наука о морали должна в конце концов привести внятное объяснение нравственной совести. В целом мы полагаем, что социолог лишь тогда может считать свою миссию исполненной, когда он сумеет проникнуть в сокровенные глубины человека и свяжет с психологическими состояниями индивидуумов те социальные институты, которые, собственно, изучает. По правде сказать (полагаю, именно здесь и коренится недоразумение, о котором упоминалось выше), отдельный человек для нас не столько отправная точка, сколько точка прибытия. Мы начинаем не с того, что постулируем некое представление о человеческой природе, дабы впоследствии вывести из него социологию; скорее мы требуем от социологии все более глубокого понимания человечества. Общие черты нашего мышления, каковые ныне изучаются психологией, гипотетически присущи всем людям, независимо от возраста, а вдобавок они слишком абстрактные и неопределенные для того, чтобы служить объяснением для конкретных социальных форм. Именно общество придает им различные степени определенности, необходимые для поддержания и развития. Именно общество пополняет сведениями наши умы и сердца, помогает приспосабливаться к институтам, выражающим это общество. Следовательно, социолог должен начинать свою работу с изучения общества. Но если по этой причине он, приступая к исследованиям, выглядит со стороны тем, кто норовит отстраниться от людей, так происходит потому, что он намеревается позднее вернуться к людям и преуспеть в понимании человеческого поведения. Ведь отдельный человек все равно есть плод общественной жизни, значит, его поведение возможно объяснить только через общество. Тем самым социология, будучи в таком понимании чуждой психологии, постепенно сама приходит к психологии, причем к гораздо более конкретной и сложной, чем у психологов как таковых. А что касается истории, для нас это всего лишь инструмент анализа человеческой природы.

Сходным образом, желая по методологическим причинам освободить социологию от опеки философии, каковая откровенно мешала ей перерасти в позитивную науку, мы иногда слышали упреки в том, что будто бы социология систематически проявляет враждебность по отношению к философии в целом, – или по крайней мере в том, что мы тяготеем преимущественно к узкому эмпиризму, в котором (надо признать, с некоторыми основаниями) усматриваем своего рода второстепенную философию. Иными словами, нам приписывались взгляды, которые вряд ли можно назвать социологическими. Ведь социолог должен исходить из той аксиомы, что вопросы, которые рассматриваются при изучении истории, никогда не исчезают; да, они могут преображаться, но продолжают вставать перед людьми. Нельзя допускать того, чтобы метафизические проблемы, даже самые глубокие из них, сводившие с ума философов, предавались забвению, ибо это попросту неприемлемо. Тем не менее не подлежит сомнению, что и они обречены принимать новые формы. Именно поэтому мы считаем, что социология – больше любой другой науки – может способствовать такому обновлению.