Правила ведения боя. #победитьрак

«Мы будем благодарны этому человеку. И возможно, даже его спасем, – говорит Трещалина, все еще поглаживая притихшую мышку. – И будет создано новое революционное лекарство. Но вначале надо пройти огромный путь. Потому что задача доклинической медицины, доклинической онкологии – доказать эффективность, полезность того, что может быть применено. К великому сожалению, всё, что позволяет достичь этой эффективности, небезразлично для организма здорового человека, а уж тем более человека, больного злокачественным новообразованием. Вот в такие узкие рамки мы втиснуты».

Испытывая лекарства, ученые всего мира находятся в условиях значительных ограничений: они ищут лекарство для людей, но до самой последней секунды дела с этими самыми живыми людьми – больными или здоровыми – не имеют. До сих пор никому, ни в одном научном центре ни одной страны мира не удалось создать или смоделировать человека. Появление «гомункулуса», разумеется, совершило бы переворот в экспериментальной науке. Для этого следовало бы не только создать что-то похожее, но выдумать, изобрести биологическую систему, способную, с одной стороны, более или менее доказательно выявить полезный эффект предполагаемого лекарства (гибель опухолей и опухолевых клеток), смоделировать способность опухоли распространяться по организму, а с другой – обнаружить возможные побочные эффекты и полностью исключить лекарства или методы, которые вызывают необратимые последствия для организма.

Профессор Трещалина тем временем курсирует по виварию, открывая и закрывая боксы с мышками, показывая камере то одну, то другую, отдавая короткие и точные указания ассистентке-лаборантке. Работа идет, ни на секунду не останавливаясь: одним мышам делают инъекции, других осматривают, внося показатели и параметры в специальные таблицы, с помощью которых ведется мониторинг исследования. Свои действия она поясняет одной короткой фразой: «За всем этим я вижу будущие поколения людей, которым служат эти животные. Они мои соратники, сподвижники, они моя команда». Позже, когда мы уже сядем пить чай, Елена Михайловна продолжит: «Вы представьте, что у человека, которому применят какое-либо новое средство, разовьется паралич конечности, например. И он только в ожидании полезного эффекта уже будет инвалидизирован. Разве можно такое допустить? Ни один врач на это не пойдет. Для того чтобы установить рамки безвредности, к сожалению, недостаточно только одного вида животных. Ни один из видов животных не приближается к человеку по типам реакций органов и систем на вредное воздействие. Поэтому мы используем грызунов и негрызунов, они по-разному устроены. Наши первые пациенты – это мышки или крысы, вторые – крупные животные: кролики, собаки, обезьяны. Это этап оценки безвредности. После него мы уже можем давать голову на отсечение, что в 100 процентах случаев результат воспроизведется в клинике. Что касается положительного эффекта, то на самом деле до того, как препарат, средство или метод придет в клинику, стопроцентной уверенности ни у кого нет. Как много людей, так много и ответов.

Людей одинаковых нет, все разные. Есть одинаковые заболевания, но они имеют разные течения. И наслоенный на индивидуальные особенности пациента один и тот же рак приобретает такое разнообразие, вариабельность, которая абсолютно исключает стопроцентный перенос положительного эффекта из доклиники в клинику. Поэтому мы только ожидаем. Но ученые, которые во всем мире этим занимаются, знают, какие модели опухолевого процесса на каких животных позволяют в большем проценте прогнозировать положительный эффект, какие – нет. А особенно те, которые изучают безвредность, делают это на животных здоровых, потому что, если опухоль погибнет, – ладно, но весь остальной организм должен быть здоров, поэтому для моделирования берут несколько видов здоровых животных и выявляют у них самые опасные ожидаемые эффекты, причем, знаете, каким страшным способом?»

Поразительно, но именно в этот момент я и собиралась спросить о способах. Ведь даже в обусловленном гуманистическими идеями научном процессе должны быть какие-то рамки разумного. И, по идее, они тоже должны быть прописаны в правилах доклинических исследований на животных. «Животным, участвующим в исследовании, дают очень большие дозы или очень длительно применяют препарат, который находится в стадии исследования. Никогда не понятен предел этого «очень долго» и «очень много», – говорит Трещалина. – Но, сами понимаете, чувствительный пациент ответит на небольшую дозу или на недлительное применение лекарства, а другой, менее чувствительный, не ответит. И в зависимости от ответа пациента нужно будет изменять условия применения: и дозы, и этих методов может быть несколько. Для того чтобы спрогнозировать самый крайний случай: вдруг попадется такой чувствительный человек, у которого самое минимальное воздействие вызовет тяжелый эффект, о котором мы с вами говорили, – мы и ищем этот «крайний предел». Это нервная и ювелирная работа».