Правила вежливости

– Но задолго до того, как ты узнала все это – и насчет Анны Гранден, и насчет Фолл-Ривер, и насчет доли в железных дорогах, и насчет всего прочего, – ты успела в него, в Тинкера, влюбиться?

– Да.

– Тогда, как мне кажется, главная проблема сейчас заключается в том, что, несмотря ни на что, ты все еще его любишь?

Разве бывает так, что, когда случайно с кем-нибудь познакомишься и ярко сверкнешь перед ним, возникает некая материальная основа для ощущения, будто вы знаете друг друга всю жизнь? Разве можно после всего лишь нескольких часов беседы быть по-настоящему уверенным, что связь между вами абсолютно необычна и выходит за рамки времен и условностей? Но если это и так, то не способен ли он все изменить ради тех часов, что вам еще отведены?

Значит, несмотря ни на что, спросил Дики со сверхъестественной степенью отчужденности, ты все еще его любишь?

Не говори этого вслух, Кейти! Ради бога, не признавайся в этом! Оторви свою задницу от ступеньки, встань и поцелуй этого сумасброда. А потом постарайся убедить его никогда больше не обсуждать с тобой эту тему.

– Да, – сказала я.

«Да» – слово, которое в вопросах о любви должно бы заключать в себе блаженство. Да, сказала Джульетта. Да, сказала Элоиза. Да, да, да, сказала Молли Блум. «Да» – это ответное признание в любви, ее подтверждение и нежное разрешение. Но в контексте нашего с Дики разговора это слово несло в себе яд.

Я почти физически почувствовала, как что-то умирает у Дики внутри. Умирает мой образ – самоуверенной, не сомневающейся и всепрощающей.

– Ну что ж… – сказал он.

А надо мной, точно птицы пустыни, кружили ангелы с черными крылами.

– …я не уверен, насколько искренне твой друг намеревался следовать этим правилам; возможно, он просто обезьянничал, используя их, чтобы лучше выглядеть в обществе. Да и какая, собственно, разница? Ведь и старик Джордж Вашингтон не сам их придумал. Он просто выписывал их откуда-то, пытаясь наилучшим образом следовать им. Впрочем, это все равно весьма впечатляет. Вряд ли сам я смог бы следовать в реальной жизни более чем пяти или шести этим правилам одновременно.

Теперь мы уже оба уставились на статую Атланта с его чрезмерно мускулистым телом. Я, наверное, тысячу раз бывала в соборе Святого Патрика, но до этого ни разу не задумывалась над тем, что довольно странно было поставить напротив собора именно статую Атланта, причем так, чтобы, выходя оттуда, вы видели этого великана как бы в раме соборного портала, он словно стоял и ждал вас на той стороне улицы.

Вряд ли нашелся бы более неподходящий герой для того, чтобы красоваться напротив одного из самых больших соборов Америки? Почему был выбран именно титан Атлант, предпринявший попытку свергнуть богов с Олимпа, за что и приговоренный вечно держать на своих плечах все небесные сферы? Атлант, являющийся истинной персонификацией гордыни, самоуверенности и животной стойкости? А ведь там, в полутьме собора Святого Патрика, находилась его физическая и духовная антитеза – «Пьета», изображающая Спасителя, по воле Бога принесшего себя в жертву и теперь сломленного, истерзанного, распростертого на коленях у Девы Марии.

Там они оба и обосновались – точно две противоположные точки зрения на существование нашего мира, – разделенные лишь Пятой авеню и отныне обреченные глядеть друг на друга до конца времен или до конца Манхэттена, в зависимости от того, что наступит раньше.

Вид у меня, наверное, был довольно жалкий, потому что Дики ласково потрепал меня по колену и сказал:

– Если бы мы влюблялись только в тех, кто нам идеально подходит, тогда люди и не поднимали бы столько шума из-за такого явления, как любовь.

* * *

Видимо, Анна все-таки была права, когда сказала, что в какой-то момент все мы непременно начинаем искать чьего-либо прощения. И пока я пешком возвращалась через весь город к себе домой, я совершенно точно поняла, чье прощение мне необходимо. Несколько месяцев я всем твердила, что понятия не имею, где этот человек находится, а тут мне вдруг стало ясно, где именно его нужно искать.

Глава двадцать пятая Где он жил и для чего он жил [185]