Правила вежливости

– В том-то и дело, что никто ничего не понял. Хэнк несколько месяцев сидел на пособии, и вдруг ему привалила удача. И не мелочь какая-нибудь, как вы понимаете, а настоящие деньги. Такие, которые могут действительно дать человеку второй шанс. Да я видел у него такое количество денежных пачек, что из них можно было дом построить! А Хэнк взял да и все разом просадил. На пьянки-гулянки.

Шакал огляделся, словно вдруг вспомнив, где находится. И с отвращением повел в воздухе рукой с зажатой в ней пивной бутылкой, словно желая обратить мое внимание на убожество, царившее вокруг.

– Но, разумеется, ничего общего вот с этим.

Совершенное им движение, похоже, напомнило ему, что бутылка пуста, и он с грохотом бросил ее в раковину. Потом вытащил из холодильника полную, закрыл дверцу и, прислонившись к ней спиной, продолжил свой рассказ:

– Да, это было что-то. И Хэнк всюду был царь и бог. Еще бы, у него был полон карман двадцаток. И он без конца посылал шустрых мальчишек то за «ниссовым медом», то за «терпентином»[184]. Деньги швырял без счета направо и налево. А часа в два ночи заставил нас вытащить его картины на крышу, покидал их в кучу, полил бензином и поджег.

Шакал улыбнулся, и несколько секунд улыбка не сходила с его лица.

– А потом он всех прогнал. И больше мы его не видели.

Шакал хорошенько глотнул пива и потряс головой.

– Так это был морфий? – спросила я.

– Морфий?

– У Хэнка был передоз?

И тут шакал вдруг расхохотался и посмотрел на меня как на сумасшедшую.

– Он просто завербовался!

– Завербовался?

– Ну да. В армию. В ту часть, где раньше служил. Тринадцатая полевая артиллерийская бригада. Форт Брэгг. Округ Камберленд.

Некоторое время я молчала, видимо, впав в некий ступор. Потом повернулась, намереваясь уйти, но шакал меня окликнул:

– Эй! Ты ведь, кажется, пива хотела?

Он вытащил из холодильника бутылку и подал мне. Не знаю, зачем я ее взяла. Пива мне уже совсем не хотелось.

– Ну, еще увидимся, – сказал шакал, снова прислонился к холодильнику и закрыл глаза.

– Эй! – Теперь уже я его окликнула, и он опять словно пробудился ото сна.

– Да?

– А ты знаешь, откуда взялись эти деньги? Откуда эта неожиданная удача на него свалилась?

– Конечно, знаю. Он продал сразу несколько картин.

– Ты что, шутишь?

– Я никогда не шучу.

– Но если ему удалось продать свои картины, зачем же он в армию пошел записываться? Зачем остальные полотна сжег?

– Так он же не свои картины продал. У него было несколько работ Стюарта Дэвиса, они ему в наследство достались.

Когда я открыла дверь и вошла в свою квартиру, она показалась мне совершенно нежилой. Нет, пустой она не была. Я уже успела кое-что приобрести. Но в последние несколько недель я ночевала у Дики, и моя квартира медленно, но уверенно превращалась в чисто убранное, но словно необитаемое жилище. В раковине не было грязной посуды, мусорное ведро тоже было пустым. И на полу ничего не валялось. И одежда лежала, аккуратно сложенная, на полках и в ящиках, и стопки книг терпеливо дожидались своей хозяйки. Примерно так, подумала я, выглядит жилище вдовца через несколько недель после его смерти, когда дети покойного уже успели выбросить все ненужное барахло, но им еще предстоит разделить то ценное, что осталось.

Вечером, хотя и несколько позднее обычного, мы с Дики собирались встретиться, чтобы вместе поужинать. К счастью, мне удалось перехватить его до того, как он отправился на встречу со мной. Я сказала, что решила вернуться к себе домой и готова забрать у него свои вещички. Он, конечно, понял, что мне что-то сильно испортило настроение, но не спросил, что именно.

Дики был, возможно, первым и единственным среди тех мужчин, с которыми я встречалась, кто был настолько хорошо воспитан, что просто не смог бы заставить себя допытываться, в чем дело. А я, должно быть, успела приобрести к этому определенную привычку – да и сам Дики был далеко не из последних.

Я налила себе как раз столько джина, чтобы мое жилище перестало наконец производить на меня столь депрессивное впечатление, и уселась в отцовское кресло.

Думаю, того «египетского шакала» несколько удивляло, что Хэнк решил потратить все полученные деньги на какую-то пьяную вечеринку. Однако мне было совсем нетрудно догадаться, где корни этого поступка. Эти пресловутые новенькие купюры явно свидетельствовали о том, что деньги за картины Стюарта Дэвиса были получены от расчетливой Анны Гранден не без… непосредственного участия Тинкера. Собственно, Хэнк и не мог поступить с этими деньгами иначе – только с пренебрежением.

Время любит играть с человеческой памятью, устраивая разные фокусы. Иной раз оглянешься назад и обнаружишь, что всего несколько следующих друг за другом событий могут показаться растянувшимися на целый год, а порой целое время года ухитряется сжаться до одной-единственной ночи.