Правила вежливости

И как же приятно мне было слышать этот смех! Полчаса мы обменивались новостями и с наслаждением вспоминали чудесные времена, прожитые вместе в Нью-Йорк-Сити. Но когда я спросила, не собирается ли она в ближайшем будущем, случайно, на восток, она сказала, что, насколько ей известно, Скалистые горы не так уж и высоки.

Ну а Уоллеса, разумеется, попросту украли из числа живых.

Хотя из всей упомянутой четверки именно Уоллес – и в этом заключается одна из маленьких шуток судьбы – оказал на мою жизнь самое большое влияние. Ибо весной 1939-го мне снова нанес визит молодой, но сильно потеющий Найлс Коппертуэйт, который сообщил мне поистине невероятную новость: оказывается, Уоллес Уолкотт включил меня в свое завещание, особо указав, чтобы дивиденды от некоего траста, переходящего из поколения в поколение, я получала до конца жизни. Что должно было обеспечить мне годовой доход в восемьсот долларов. Восемьсот долларов, может, для кого-то и не состояние, даже по меркам 1939 года, но для меня такой суммы было вполне достаточно, чтобы иметь возможность хорошенько подумать, прежде чем принимать ухаживания первого попавшегося мужчины; что, согласитесь, для девушки с Манхэттена, которой скоро стукнет тридцать, весьма немаловажно.

А Тинкер Грей?

Я не знала, где он находится. Хотя в определенном смысле вполне представляла себе, что с ним сталось. Столь резко оторвав себя от прежней жизни и отправившись в свободное плавание, Тинкер наконец-то нашел путь, ведущий на свободную территорию. И я знала: бороздит ли он снега Юкона или ходит в южных морях в районе Полинезийского архипелага, линия горизонта перед ним ничем не закрыта, в окружающей его тишине слышится лишь треск сверчков, а самым главным для него является настоящее, но никак не прошлое. И уж, конечно, в тех краях нет абсолютно никакой необходимости в «Правилах вежливости».

Забыть ли старую любовь… и дружбу прежних дней? Что ж, рискнем. И пусть мне будет хуже. Я решительно двинулась к барной стойке.

– Кейти, верно?

– Здравствуй, Хэнк. Хорошо выглядишь.

И это действительно было так. Лучше, чем любой человек в здравом уме мог бы себе это представить. Похоже, законы и тяготы армейской жизни заставили Хэнка физически и морально подтянуться, выявив те его черты, что были уже практически стерты. А полоски на новенькой форме цвета хаки свидетельствовали о том, что он уже успел заслужить звание сержанта.

Я выразила восхищение сержантскими полосками, сделав вид, будто снимаю перед ним шляпу.

– Не трудись, – сказал он с легкой улыбкой. – Вряд ли я надолго удержусь в этом звании.

Однако я бы не стала говорить об этом так уверенно. По-моему, Хэнк выглядел так, словно армии еще только предстоит узнать, каковы его лучшие качества.

Слегка кивнув в сторону нашего шумного стола, он спросил:

– Вижу, ты обрела новый круг друзей?

– Да, несколько новых друзей у меня действительно появилось.

– Еще бы! И, по-моему, с меня причитается. Можно тебя угостить?

И он мгновенно заказал себе пиво, а мне мартини, словно всегда знал, что это мой любимый напиток. Мы чокнулись и пожелали друг другу счастливого 1941 года.

– Ты с моим братом, случайно, не встречалась? – спросил Хэнк.

– Нет. Вообще-то, – призналась я, – я уже два года его не видела.

– Да. Полагаю, что так оно и должно было случиться.

– А ты о нем что-нибудь слышал?

– Да, время от времени. А иногда, если у меня бывает увольнительная, я приезжаю в Нью-Йорк, и мы встречаемся.

Этого я никак не ожидала.

И поспешила сделать из своего стакана добрый глоток.

Хэнк наблюдал за мной с коварной усмешкой. Потом спросил:

– Чем это ты так удивлена?

– Я не знала, что он в Нью-Йорке.

– А где же ему быть?

– Не знаю. Просто, когда он ушел, я решила, что он и из Нью-Йорка уехал.

– Нет. Он все время тут болтался. Какое-то время работал в доках Адской Кухни. Потом перебирался из одного района в другой, и мы почти совсем перестали общаться. А затем прошлой весной я случайно наткнулся на него на улице в Ред-Хуке.

– Где же он жил? – спросила я.

– Я точно не знаю. Наверное, в одной из прибрежных ночлежек.

Какое-то время мы оба молчали.

– Ну, и как он? – спросила я.

– Ты и сама легко можешь себе это представить: разумеется, грязноват и несколько отощал.

– Нет, я имела в виду… каким он стал?

– О, тебя интересует, каков он был изнутри? – с улыбкой переспросил Хэнк и тут же, не задумываясь, дал ответ: – Он выглядел совершенно счастливым.

* * *

Снега Юкона… моря Полинезии… тропы могикан… Вот где, как представлялось мне, бродил Тинкер все эти два года. А он, оказывается, постоянно был рядом, в Нью-Йорке!