Правила выживания в Джакарте

— У меня есть мозги, — после заминки отвечает он, следя за врачебными манипуляциями. — И не надо нас выгонять, тетушка. — Он улыбается ей самой очаровательной из своих улыбок. На пакистанку не действует. — Мы сами уйдем.

Та кивает, доставая из стеклянных ящиков комода маленький тюбик, выдавливает себе на руку прозрачный гель и аккуратно, сухими пальцами принимается втирать ему в щеку.

— Конечно, уйдете, — говорит. — Насовсем у меня остаются только те, кто никуда больше не уйдет. Как ты умудрился снова открыть рану на лице, мальчик?

— Ты дважды огреб от пацана, который даже стрелять толком не умеет, — добавляет Салим тоном, которым обычно ставят неутешительный диагноз. — Непохоже на человека с мозгами.

— А ты, священник, чуть не сломал гипс о своего послушника, — замечает доктор. Рид переводит взгляд «ну-ка, ну-ка» на тут же захлопнувшего рот Салима. — Да так, что почти получил еще один перелом.

Смотри в глаза, Салим. Смотри прямо в глаза и понимай, сколько шуточек на этот счет тебя ждет, наш ты человек с мозгами.

— Ты, белый, — доктор пихает ему в руку тюбик. — Мажь каждые два часа, иначе останется шрам. А теперь идите. — Она машет рукой в сторону двери. Рид поправляет повязку на руке, благодарит и встает.

Девочка-ассистентка звонко спрашивает, заинтересованно и смущенно стреляя в него глазами:

— Вам вызвать машину?

— Спасибо, мы дойдем пешком, — вежливо отказывает Салим и подталкивает Рида к выходу.

Рид хохочет, стоит им только оказаться на улице:

— Ты что, побил Андрея гипсом?

Салим мрачнеет и не отвечает, только достает сигарету и закуривает. На нем разрезанная с одной стороны футболка и мешковатые штаны размера на три больше, но подвернутые и крепко затянутые ремнем.

Его загипсованная рука тоже подвязана, и со стороны они смотрятся теперь как два Одноруких Джо: у Рида — левая, у Салима — правая.

Дым прикуренной сигареты попадает Риду в нос, и он чихает, потом стонет: лицо его не в том состоянии, чтобы выдерживать такие мышечные нагрузки.

— Значит, копы, — вздыхает Салим.

— Угу, — глубокомысленно — и устало — соглашается Рид. Все, что он мог сообщить, уже сообщил, пока его снова зашивали.

Они медленно — в основном из-за Рида — идут вдоль узкой улицы с двухэтажными темно-синими домами с традиционной для Джакарты красной черепицей. В основном гости между улицами тут передвигаются на машинах, но иногда прогуляться пешком оказывается хорошей идеей. Район небольшой, здесь все на расстоянии пяти минут ходьбы.

— Слушай, объясни мне, — задумчиво говорит Салим. Рид слышит: ссора осталась в прошлом. — Я тебя знаю сколько, лет десять?

— Четырнадцать, эй, — оскорбляется Рид.

Салим игнорирует.

— И за все это время ты безрассудно бросался под пули всего пару раз. И то, если не изменяет мне память, в безвыходных ситуациях — все остальное время у тебя был какой-то план. Да, хреновый, да, не от мира сего, но он был.

Он поворачивается к нему и смотрит пытливым, тяжелым взглядом. Определенно не тот святой отец, которому хочется исповедоваться.

— Чего тебя сейчас-то так припекло?

До нужного им дома еще минут пять хода. Рид экстренно пытается придумать, как бы растянуть шутки, ерничество и переводы тем на все это время. И даже открывает рот.

— Даже не пытайся, — опережает его Салим. — Это не сработает.

Рид клацает челюстями.

— Ты мне кто, психоаналитик?

Показушная веселость с него слетает. Остаются усталость, давящая на плечи, тяжелая голова, ноющее тело, пульсирующая рука и глухая, колючая злость — в основном на самого себя. Он должен был просто отдать оттиски блядскому Кирихаре, а не… А не заводиться. Когда он успел так вляпаться и не заметить?

— Продолжай в том же тоне, — грубовато, но спокойно соглашается Салим, — и я прострелю тебе вторую руку.

Рид раздраженно, тяжело вздыхает и ускоряет шаг. Может, этот целитель мирских душ не догонит его на своих коротеньких ногах?

Салим догоняет его в два счета. Блин.

— Ты чего бесишься? — вздыхает он. — Ну спас мальчишку, ну объебался с благими намерениями, успокойся уже. Из них вообще знаешь куда дорожка выложена?

Рид ускоряет шаг еще больше.

Не будет он сейчас об этом говорить.

В следующий раз Салим нагоняет его у низких декоративных чугунных створок одного из домов, выделенных Церкви, и предлагает, поднимая на Рида взгляд:

— Может, тебе покурить?

— Я еле бросил, — отмахивается тот. — Сейчас вот точно не самое лучшее время начинать снова.

— А мне кажется, подходящее. Слушай, — он морщится, — я к тебе в душу лезть не собираюсь. Просто говорю…

Все самые хреновые реплики Салима всегда начинались с «просто говорю».

— Еще ни один твой роман не начинался нормально. И к тому же, — он вздыхает, — ни один из них и не заканчивался нормально. Дело, я думаю, в тебе, — спасибо, друг, — и в том, что ты начинаешь симпатизировать самым неподходящим для этого людям. Возможно, из-за этого тебя когда-нибудь и кокнут. В следующий раз, когда ты западешь на какую-нибудь дамочку или мужика откуда-нибудь из Интерпола, я напомню тебе об этом.