Правила выживания в Джакарте

А то, судя по тому, как легко каждый раз его отслеживает Эйдан Рид, Кирихаре стоит тщательнее задумываться о своих навыках избегания слежки. Конечно, может быть, это какое-то криминальное охотничье чутье… А может, сильнейшее желание его, Кирихару, убить делает из Рида охотника… но в любом случае лучше надеть линзы, чем очки.

Вспоминая гонку посреди свадебного кутежа, Кирихара вздрагивает и ускоряет шаг. Заставить себя не думать он даже не пытается: пробовал, потом еще раз пробовал — и так до посинения. Привычный метод «если игнорируешь — оно не существует» в этой ситуации не работает. Не с этим человеком. Не в этом городе.

Так что Кирихара думает — и то, о чем он думает, ему не нравится тоже.

Если говорить о вещах, которые здесь бесят, то нужно начать с себя. Никто здесь не выводит его из себя больше, чем он сам. До зубовного скрежета, до желания себе же вмазать — и это учитывая, что к любому физическому насилию Кирихара относится с ярым нежеланием в нем участвовать.

Ну кто его просил быть добровольцем в операции с Хамайма-Тауэр?

Как он вообще повелся на эту идиотскую провокацию и дал затащить себя на семидесятый этаж, полный людей с оружием? Как можно быть, черт возьми, таким недальновидным дураком — как, как, как?!

Тогда у него не было времени думать об этом: нужно было бежать быстрее и не поймать пулю в темноте. Сейчас, оглядываясь назад, Кирихара не понимает. Он помнит насмешливый взгляд, помнит снисходительную ухмылку, помнит игривое пренебрежение, помнит накатившее волной желание показывать и доказывать.

От этих воспоминаний становится стыдно.

Что он, стрелявший только из учебного оружия, собрался доказывать? Кому? Зачем? Он сунулся в абсолютно бесполезную, зато смертельно опасную акцию, и ведь он-то знал, что даже если в сейфе Басира и лежат оттиски, то они никак не могут быть настоящими.

Потому что настоящие — в сумке, висящей на его плече.

— Индонезийские сувениры! Самые низкие цены! — расхаживает с листовками мальчишка у правой стены огромного терминала. Он сует глянцевый листок Кирихаре, и тот машинально хватает его, а спустя мгновение комкает жесткую бумагу в руке.

Самое ужасное, что ответы он прекрасно знает. И что, и кому, и даже зачем.

— Извините, — чуть не врезавшись в кого-то, бормочет Кирихара и делает шаг в сторону не останавливаясь.

И его не смущало бы, если бы это смятение было вызвано лишь желанием Рида его прикончить. Кирихара не планировал уходить из жизни так быстро и — господи упаси — здесь, на этом проклятом острове. Перспектива быть застреленным его не прельщала, спасибо, он как-нибудь обойдется без экстремального туризма. И тем не менее — речь шла не только об этом. И тем не менее — его здравомыслие делилось на два, когда рядом оказывался Эйдан Рид. Сердце заходилось где-то в горле, внутри все стягивалось в тугую пружину, в голове клубилось, заглушая голос разума. И действовать приходилось так, как Кирихара никогда не делал и не привык.

И чтобы поспеть, приходилось действовать так, как Кирихара не привык.

На чистых инстинктах.

И его натуру, логическую, рациональную, привыкшую к движению по оптимальной траектории из пункта А в пункт Б, это пугало до оторопи.

В этом сумасшедшем городе он, похоже, и сам начинает сходить с у…

И именно в этот момент раздается выстрел.

* * *

— Ослушался приказа.

О, да ладно!

— Угнал мою машину.

Не угнал, а одолжил.

— Потерял пацана.

Ну хорошо, косяки случаются, с кем не бывает?

— Вытряс душу из моих людей!

Большое дело!

— Поцарапал мою машину.

Так, а это уже занудство.

— И все это — не успело пройти и суток, как мы стрелялись с Картелем! Вот объясни мне, просто объясни. — Салим отчаянно растопыривает ладонь и трясет рукой. — Как все это приходит тебе в голову? Чем ты думаешь, когда творишь херню?

Доктор — престарелая пакистанка, у которой он уже побывал давно, когда выбрался из плена, и недавно, когда ему прострелили руку, — смотрит на них скептически и качает головой. Ее помощница, молодая хорошенькая индонезийка, кружится юлой по просторному помещению, принося то полотенце, то бинты, то щипцы: швы на плече ожидаемо разошлись. Рид ей подмигивает — благо ни один глаз пока не заплыл, — и та заливается краской.

— Не игнорируй меня! — Салим с силой пинает его по ноге.

— Ай! Да ты обалдел! — вскидывает ногу Рид, прижимая к себе колено, и от этого ребра возмущенно начинают ныть. — Бл-и-и-ин… Док, выведите его отсюда! Он мешает моему выздоровлению!

— Ты взял без спросу мою тачку, а я еще и обалдел?

— Я жертва! Жерт-ва! Хватит на меня кричать!

— Не делай такой щенячий вид, ты не Боргес, у тебя не прокатит!

— Да какой из тебя священник, когда у тебя сердца нет!

— Какой из тебя человек разумный, когда у тебя нет мозгов!

— Я вас сейчас обоих выведу, — спокойно замечает доктор, накидывая на Рида со спины платок. Старый, в котором он должен был бережно носить руку, слетел где-то в толпе, пока он гнался за Кирихарой.

Старушка обходит Рида и сгибает — он морщится — его локоть, устраивая тот в повязке.