Правило правой руки (сборник)

– Господин лейтенант! – крикнул я и сделал шаг вперёд.

– Стоять! – крикнул он.

Я остановился, но продолжил:

– Господин лейтенант! А меня-то за что?!

– А у тебя пропуск есть? – спросил он.

– Но я отдал его ему! – сказал я. – Вы же сами сказали…

– Я ничего подобного тебе не говорил! – сердито сказал господин лейтенант, перезаряжая пистолет. – Я только сказал: отдай достойному. Вот ты и отдал. Значит, ты недостойный. Значит, тебе пулю – на! – И он выстрелил мне прямо в лоб! Голова моя вся сразу разлетелась вдребезги! Меня пронзила ужасающая боль!..

Вот и всё, что я из того случая помню. И ещё: моя голова и теперь нестерпимо разрывается от боли. Я сижу под деревом, рядом со мной наши караульные. Я поднимаю руку и поправляю повязку на голове. У меня вся голова сверху завязана, и это даже хорошо, потому что сегодня очень холодно, дует промозглый ветер, а нам не положено шапок, мы же не офицеры, и обычно у меня в такие дни очень сильно мёрзнет голова, мы же все ещё, к тому же, обриты наголо и нас перебривают каждую неделю, а тут у меня повязка и от неё тепло. А господину лейтенанту, вдруг я думаю, всегда тепло, у него же шапка с козырьком, называется «фуражка». Или не «фуражка»? Может, я попутал? Что-то я стал частенько путать слова, это дурная примета, господин лейтенант от этих моих путаний приходит в бешенство и говорит, что он не только мне, но и нашему собаке фельдшеру…

И тут я вдруг почувствовал, что нужно обязательно обернуться. Я обернулся и увидел, что господин лейтенант уже вышел из леса, остановился шагах в десяти от нас и смотрит мне прямо в глаза. И ещё: одна рука у него висит плетью, а вторую он держит на деревянной кобуре, в которой лежит пистолет. Зачем ему…

А, вспомнил! И меня опять пронзила боль! Если бы не повязка, подумал я, голова у меня сейчас опять бы развалилась на куски и фельдшер бы опять ругался, собирая их. А так все куски на месте, под повязкой, и они все работают, и я из-за этого всё вспомнил, а так я постоянно забываю самые простые вещи и господин лейтенант тогда страшно ругается, кричит. И вот он и сейчас уже кричит:

– Скотина! Я буду тебя каждый день убивать! Я буду разбивать твою башку и вышибать из неё мозги, пока они не сложатся в правильном порядке! Скотина! Кому ты опять отдал пропуск?! Встать, к сосне!

Я встаю и становлюсь к сосне. Я виноват, я знаю, но я иначе не могу, я так, наверное, неправильно устроен. А он поднимает пистолет – и стреляет, стреляет! – и я чувствую, как мои мозги, мои мысли разлета…

Земной предел

На восемнадцатый день плавания, достигнув тридцать седьмого градуса западной долготы, экспедиция, ведомая самим Генерал-Адмиралом, натолкнулась на стену, которая перегораживала Бескрайний Океан от горизонта и до горизонта. Была та стена весьма гладкая на ощупь и столь крепкая, что её ничем нельзя было не то что пробить, но даже оцарапать. Цветом та загадочная стена повторяла цвет неба, то есть ночью она была чёрная, с рассветом светлела, днём была голубой, а к вечеру вновь начинала темнеть. Пытались через ту стену перелезть, однако же до её верха никто не смог добраться; пытались под стеною поднырнуть, но тоже тщетно, ибо стена, наверное, имела своё основание на морском дне. Тогда Главный Картограф экспедиции произвёл необходимые измерения и пришёл к неутешительному выводу, что сия преграда есть ни что иное как нижняя часть небесного свода. Услыхав подобное известие, Генерал-Адмирал страшно разгневался и приказал экспедиции поворачивать круто на юг и двигаться так до тех пор, пока стена не кончится.

Пять дней эскадра двигалась на юг, стена всё не кончалась, но Генерал-Адмирал был непреклонен, корабли продолжали следовать дальше… И на шестой день путешественники оказались невольными свидетелями ужасного зрелища! В каких-то десяти милях от них багровое закатное солнце начало медленно погружаться в воду – и Океан вскипел и забурлил: столбы солёного удушливого пара окутали весь небосвод, а на эскадре жар стоял такой, что, казалось, ещё немного – и загорятся паруса. Матросы в ужасе бросались за борт… И Генерал-Адмирал приказал немедленно ложиться на обратный курс.

Выслушав подробный доклад Генерал-Адмирала, король лишь снисходительно улыбнулся и приказал готовить вторую экспедицию – уже не в восемь, а в шестнадцать кораблей. И, несомненно, под другим началом.

Вторая экспедиция, отправленная в плавание три месяца спустя, продвинулась гораздо западнее своих предшественников и не только не встретила на своём пути никакой стены, но, напротив, открыла великое множество новых островов, кои за свой мягкий климат и несметные богатства были наименованы Благодатным Архипелагом.

Выслушав подробный доклад о сём славном событии и рассмотрев поднесённые ему диковинные дары из новооткрытых земель, король пришёл в наиблагоприятнейшее расположение духа и тут же, в тронной зале, произвёл главу экспедиции в Генерал-Адмиралы Всех Морей и Океанов, назначил ему весьма солидный пожизненный пенсион… и приказал немедленно снаряжать новую, третью эскадру – под новым, конечно, началом.