И все же верно то, что никто в Греции не мог игнорировать Пирра, пока тот располагал войском, прошедшим высшую школу эллинистического военного искусства. Поэтому не случайно, что политические отношения в Элладе стабилизировались лишь после смерти Пирра. Пока Пирр был жив, он был великим возмутителем спокойствия; он беспрестанно преследовал новые цели, приводившие его к конфликтам с соседями. Особенно его поединок с Антигоном Гонатом на протяжении ряда лет держал в напряжении весь греческий мир. Где бы Пирр ни появлялся, он везде зажигал страшный факел войны, и это еще осложнялось тем, что на войне Пирр не заботился ни о человеческом, ни о божеском праве. Как воплощение бога войны Ареса (Марса), проходил он через земли, оставляя позади себя опустошение и смерть. Но это — лишь одна сторона его натуры, другая состояла в том, что от его личности исходило особое обаяние, с огромной силой притягивавшее сердца людей. Верили, что от большого пальца его ноги исходит чудодейственная сила, и вообще трансцендентальное всегда играло заметную роль в его жизни. Известны — вероятно, от «придворного историографа» Проксена — некоторые сновидения Пирра. Они, правда, до сих пор еще толком не проанализированы, по выдают совершенно определенные желания и надежды царя, причем видную роль во всем этом играл образ Александра. не случайно один из сыновей Пирра носил имя великого царя.
Заслуживает внимания также воздействие Пирра на своих солдат, которые шли за него в огонь. Впрочем, Пирр и сам всегда проявлял бесстрашие в битвах, он повсюду стоял в первых рядах, вполне уподобляясь и в этом отношении Александру.
Иначе, однако, обстояло дело с его дипломатией. Правда, в лице уроженца Фессалии Кинея он имел превосходного советника, однако во вред себе он не всегда считался с его мнением. В политике Пирра нельзя найти ни крупицы от эллинистического принципа равновесия сил — он всегда шел на поводу лишь собственных интересов. В этом, естественно, значительную роль играл династический момент. Так, поход в Сицилию следует приписать родственным отношениям Пирра с Агафоклом Сиракузским, его тестем. Как господство в Сицилии могло быть согласовано с его царской властью в Эпире, Пирра, очевидно, не беспокоило. В отношениях с союзниками он не всегда был удачлив. Своей суровостью он приобрел в Таренте так же мало симпатий, как и среди греков Сицилии. Городская автономия была для него чуждым понятием. Полис должен подчиняться приказу монарха — таков был основной принцип его действий, и в этом отношении он мало отличался от других эллинистических царей, хотя они и прилагали известные усилия к тому, чтобы связать воедино эллинистическое единодержавие и свободу городов. Выросший в патриархальном окружении, Пирр видел в людях лишь орудия для своих действий, лишь покорных подданных, поэтому не удивительно, что в Таренте и в Сицилии он допустил в обращении с эллинами тяжкие психологические просчеты. В конечном счете они также сыграли не последнюю роль в его гибели.
Откуда черпал Пирр силы для своих широких предприятий? Эакиды возводили свою родословную к Ахиллу и Гераклу, и Пирр всегда сохранял очень тесную связь с Зевсом Додонским (о Дельфийском святилище он, по-видимому, нисколько не заботился, тем более что со времени вторжения кельтов оно находилось исключительно под покровительством этолийцев). Пирр чувствовал себя опекаемым величайшим из богов и отразил это в своих посвящениях в Додоне. Эту веру разделяли многие его современники. Эллинистические монархи считали, что их опекают боги, — все равно, были ли это Зевс, Аполлон или даже имперское божество Птолемеев Александр. И если Пирру предстояло принять решение особой важности, он не пренебрегал обильными жертвоприношениями. В этом царь не отличался от прочих греков. Сомнительно, однако, чтобы он верил в эти жертвы.
Нелегко отнестись с должной справедливостью к личности Пирра. Его свершения в области стратегии являются, вне всякого сомнения, выдающимися, его позитивные человеческие качества подчеркивались уже его современниками. Однако, чтобы идти по стопам Александра Великого, как это представлялось ему в сновидениях, ему многого еще недоставало. Вообще со времени смерти Александра ситуация сильно изменилась: в лице Антигона Гоната, а также римлян появились соперники, вполне способные помериться силами с Пирром. Кроме того, Эпир был слишком малым плацдармом для осуществления столь далеко идущих планов царя. По этой причине в большей или меньшей степени страдала вся политика Пирра, отсутствие реальной силы не могло быть возмещено личной храбростью правителя. Конечно, если бы удалось спаять в единый державный блок Эпир и Македонию, многое, возможно, пошло бы иначе. По Македония с 284 г. была для Пирра потеряна, а попытка оспорить власть у Антигона Гоната завершилась гибелью эпирского царя в Аргосе.