Правители эпохи эллинизма

Интерес к политической истории и политическим формам эллинизма с характерным возвеличением греко-македонской державной политики и ее носителей царей Филиппа и Александра, равно как и последующих их преемников, надолго остался определяющим для немецкой буржуазной историографии. После Дройзена на рубеже XIX–XX вв. политическую историю эллинизма интенсивно разрабатывали К. Ю. Белох, Б. Низе, Ю. Кэрст, после первой мировой войны — У. Внлькеп, Г. Берве, Г. Бенгтсон, а после второй — помимо только что названных Берве и Бенгтсона еще и Ф. Шахермейр (собственно австрийский ученый, чье творчество, однако, тесно было связано с судьбами немецкой буржуазной науки вообще). Свой вклад в разработку политической истории эллинизма внесли на Западе и представители других национальных школ. Английские ученые занимались историей Александра (В. В. Тарн) и отдельных эллинистических монархий — Птолемеев (Дж. Магаффи), Селевкидов (Э. Бенин), Антигонидов (В. В. Тарн и Ф. Волбэнк); французские — тоже историей Александра (Ж. Раде), Лагидов и Сслевкидов (А. Буше-Леклерк), а кроме того, особенными аспектами эллинистической политики — македонским империализмом (П. Жуго), отношениями эллинистических государств с Римом (М. Олло, а специально Пирром — П. Левек, Митридатом VI Евпатором — Т. Рейнак). Англичанину М. Кэри и французу Эд. Биллю принадлежат хорошие общие обзоры эллинистической истории в эпоху диадохов и эпигонов[6].

Вместе с тем наряду с изучением «внешней», политической истории эллинизма, по мере расширения источниковедческой базы и углубления историко-социологических исследований началась разработка и других аспектов этого периода — социально-экономического развития, культуры, цивилизации в целом. Здесь как раз много сделали англо-американские и французские ученые, менее скованные интересом к политической истории и — в духе своих национальных школ — более склонные к изучению социально-экономических отношений и проблем цивилизации. В разработку социально-экономической истории эллинизма большой вклад внес М. И. Ростовцев, представлявший (после отъезда своего из России в 1918 г.) англо-американскую историографию. Его работы о крупном землевладении и внешней торговле птолемеевского Египта и в особенности капитальная трехтомная «Социально-экономическая история эллинистического мира» (Оксфорд, 1941)[7] хотя и не были свободны от характерной для новейшей буржуазной историографии склонности к модернизации и, разумеется, не разрешили всех проблем, все же по богатству привлеченных и введенных в употреблении материалов, по обилию наблюдений и идей но знают себе равных на Западе.

Что же касается общей оценки эллинизма с позиций его политических, социально-экономических и культурных достижений, т. е. как цивилизации в целом, то здесь симптоматична была вышедшая первым изданием еще в 1927 г. и неоднократно переиздававшаяся книга В. В. Тарна «Эллинистическая цивилизация»[8]. Суммируя достижения западной историографии, Тарн скептически относится к возможностям точного определения сущности эллинизма. «Что же означает «эллинизм»?» — спрашивает Тарн. И продолжает: «Для одних он означает новую культуру, состоящую из греческих и восточных элементов; для других — распространение греческой культуры на страны Востока; для третьих — продолжение развития чистой линии все той же более древней греческой цивилизации; для иных — это та же греческая цивилизация, но видоизмененная под влиянием новых условий. Все эти теории содержат долю истины, но ни одна из них не является полной истиной; и все они оказываются непригодными, как только исследователь переходит к деталям; так, например, эллинистическая математика была чисто греческой, а наука, наиболее к ней близкая, — астрономия — греко-вавилонской. Для того чтобы получить правильную картину, мы должны рассмотреть совокупность всех явлений, а термин «эллинизм» есть только «условная этикетка» для цивилизации трех веков, в течение которых греческая культура распространялась далеко за пределы своей родины; никакое общее определение не может полностью охватить этот процесс»[9].

Суждение это, не лишенное известных оснований, поскольку нельзя оспаривать чрезвычайной сложности эллинистической история, по может быть, однако, принято in toto ввиду очевидной своей негативной установки, отражающей бессилие западной буржуазной историографии, ее неспособность с позиций традиционных доктрин дать убедительную теоретическую интерпретацию эллинизма.