Правители эпохи эллинизма

В отечественной историографии тема эллинизма стала предметом специального изучения сравнительно рано — с 60-х годов XIX в., причем обращение к этой теме диктовалось прежде всего интересом к проблемам социального развития, что было так характерно для русской историографии пореформенного времени. В. Г. Васильевский, позднее обратившийся к византийской истории, дебютировал в науке обстоятельным трудом по истории социального движения и политической реформы в Греции III в. до н. э.[10]. Здесь, в частности, им было детально исследовано предание о спартанских царях-реформаторах Агисе IV и Клеомене III. Ф. Г. Мищенко, в свою очередь, первым занялся изучением федерального движения в эллинистической Греции, видя в союзных образованиях того периода — Этолийской и Ахейской лигах — конструктивную альтернативу гегемонистской политике македонских царей [11].

В то же время началось и систематическое изучение политической истории эллинизма. По этой часты особенно много было сделано Ф. Ф. Соколовым[12] и его учениками, среди которых выделяется С. А. Жебелев с его монографиями, посвященными эллинистическо-римской Греции[13]. В начало XX в. параллельно появились исследования и по социальнго-экономической истории эллинизма. Представителями этого нового направления были, в частности, М. М. Хвостов и М. И. Ростовцев. Первый исследовал экономику греко-римского Египта и, между прочим, выявил роль царской монополии в египетской торговле и промышленности при Птолемеях[14]. Второй в многочисленных своих трудах наметил целый ряд линий в изучении эллинистическо-римской экономики и культуры, выводя многие черты римского уклада из эллинистического времени (например, истоки колоната — из форм зависимости, сложившихся на эллинистическом Востоке)[15].

Советская историческая наука, переняв традиционный для русской историографии интерес к социально-политическим и экономическим проблемам эллинизма, существенно обогатила изучение этого периода, применив к нему марксистское учение о социально-экономических формациях. Известные шаги в этом направлении были предприняты еще в довоенной историографии (в общих курсах С. И. Ковалева и В. С. Сергеева), но в особенности велико было значение развернувшихся в первые послевоенные годы специальных исследований А. Б. Рановича[16]. Начав с критики модернизаторских построений М. И. Ростовцева, Ранович развил свой взгляд на эллинизм как на «этап в истории античного рабовладельческого общества». Историческую роль эллинизма Ранович определил, исходя из представления о закономерностях развития рабовладельческого общества, вынужденного с помощью завоевания преодолевать барьер, который ставит экономическому прогрессу рабство. Эллинизм, возникший в результате кризиса греческого и восточного обществ, означал, по его мнению, повторение развития античного рабовладельческого общества на более высокой ступени. Но для того чтобы привести к смене рабовладельческого общества более прогрессивной общественно-экономической формацией, эллинизм не создал достаточных условий и потому, в свою очередь, пришел к кризису, который разрешился римским завоеванием и повторением процесса на еще более высокой ступени.

Концепция Рановича при всей своей видимой логичности, обеспечившей ей известную популярность среди советских историков, вызвала, однако, в скором времени и возражения. К. К. Зельин и ряд идущих за ним исследователей (в последнее время, в частности, Г. Л. Кошеленко) не согласились с трактовкой эллинизма как этапа в развитии античной рабовладельческой формации. Зельин предложил свое понимание эллинизма как конкретно-исторического явления, вызванного к жизни историческим процессом сближения народов Восточного Средиземноморья и форсированного греко-македонским завоеванием, явления, характеризовавшегося взаимодействием эллинских и местных, восточных, начал в различных сферах социальной жизни. При этом указывалось на значительные стадиальные различия в уровне развития отдельных регионов эллинистического мира, не позволяющие как будто бы говорить о едином социологическом качестве этого мира[17].