Правительница Д'Хары (СИ)

Она слегка повернула голову, чтобы его палец оказался между ее губ без помощи ее занятых рук. Она поцеловала костяшки его указательного пальца, одну за одной, и коснулась его подушечки кончиком языка. Уже через несколько секунд его палец был у нее во рту, плотно обхваченный ее влажными губам, а ее язык ласкал его вдоль всей длины, пока он медленно двигался внутрь и наружу. Аналогия была слишком прямой, слишком удушающе-невозможной и желанной, и Томас, не выдержавший этой пытки, сжал ее бедро, навязывая ей более быстрый темп. Его бедра нетерпеливо поднимались навстречу каждому ее движению, вынуждая ее двигаться быстрее, быстрее, быстрее.

Подняв руки повыше, она ощутила его прерывистое сердцебиение подушечками собственных пальцев. Он не стонал. Она — тоже. Но в их прерывистом и неглубоком дыхании, одном на двоих, было что-то гипнотическое, как и в хаотичном, неправильном и громком движении их тел.

Ее левое колено все же соскочило с кровати, и, если бы не Томас, она бы рухнула с постели в одиночестве. Но благодаря его своевременному участию они упали вместе, и Никки оказалась снизу, подмятая его телом. Очевидно, это была часть его плана по возврату доминирования.

Полированный камень под ней приятно охладил ее разгоряченное тело, но он совершенно не пощадил ее спину, когда Томас закинул ее ноги к себе на плечи. Она была настолько близка к пику, что смена позиции вызвала у нее бесстыдный вскрик. Она вцепилась в его предплечья, расположившиеся по обе стороны от ее головы, и выгнулась дугой. Ее ягодицы и затылок отдавались острой болью, но это значило ничтожно мало теперь, когда все ее существо превратилось в тугой узел, который ждал, когда его развяжут.

Томас поцеловал ее изящную лодыжку и перенес вес на одну руку, чтобы другой приподнять ее бедра. Никки повернула голову и вцепилась зубами в его предплечье. Из ее горла рвался крик удовольствия, который она хотела заглушить, и она не желала думать ни о чем, что могло случиться, когда Томас выпустит свою силу. Ей было все равно. Ей было так, так, так все равно…

По ее ногам бегала дрожь, и ее тело стонало, хныкало, изнывало от того, что с ним происходило. Оно отвыкло от удовольствия, которое мог дать мужчина. Ноги Никки спустились вниз по его плечам, заставляя его зашипеть, когда она случайно надавила на недавно полученную им рану, и она позволила ему опуститься на локти, практически лечь на нее. Она уткнулась в его ключицу, вгрызлась в нее зубами и впервые извинилась за свои действия, поцеловав в задетое ею место. Впрочем, и этот поцелуй, долгий, болезненный, должен был оставить на нем отметку, но никак не загладить вину.

Никки, Владетель бы ее побрал, не умела извиняться.

Она достигла пика раньше него, ознаменовав его долгим, протяжным криком. Она не прокричала его имя, но было очевидно, кому он был обязан своим звучанием. Ее мышцы расслабились, и она жестко опустилась на пол, чувствуя тяжелое дыхание Томаса на своем виске. Он в последний раз проник в нее, медленно, глубоко, и встретил разрядку с гортанным, звероподобным рыком. Комната взорвалась беззвучным громом, прошедшим через все тело Никки, поражая каждую ее клеточку.

Он буквально рухнул на нее, прижимая к холодному полу. Всего лишь на десяток секунд, но она ощутила на себе вес всего его тела, который теперь не поддерживали его руки, и тогда Томас сорвал с ее губ последний стон, впиваясь в них поцелуем. Он слегка оттянул ее нижнюю губу, мягко провел по ней языком и перешел к верхней, уделяя ей не меньшее внимание и лаская ее своими губами.

В том, как они лежали на этом полу, заключалось нечто такое, что Никки всегда упускала, когда речь шла об этой простой физиологической потребности. Она вдруг поняла, что, если бы не холод бездушного камня под ее спиной, она могла бы позволить им обоим пролежать так целую вечность: он, потерянный внутри нее и хрипло дышащий в сгиб ее шеи, и она, обвивающая его одновременно и ногами, и руками; буквально впечатанная в него.

Но пол все еще был слишком холодным и жестким, а она все еще боялась привыкать к этому. Немыслимым образом ей удалось снять ноги с его плеч и вытянуть их, вызывая у Исповедника глухое ворчание. Она ткнула его в плечо и заставила перекатиться набок, чтобы, наконец, вылезти из-под него.

Подойдя ближе к дверям, она открыла сундук с вещами и быстрым движением выудила оттуда недавнюю рубашку с единственным розовым рукавом. Она все еще ненавидела этот цвет, и ей все еще было не в чем спать. Именно поэтому она опустилась на крышку сундука и занялась тем делом, от которого ее недавно отвлек приход Исповедника, ничуть не стыдясь своей наготы: темных ореолов своих напряженных сосков, своих красных запястий и острых, покрытых синяками лопаток. И, что было самым смешным, она не собиралась стирать эти следы со своего тела с помощью магии.

Томас, неотрывно наблюдавший за ее действиями, даже не стал спрашивать, подействовали ли на нее его силы. Женщина, сидевшая перед ним, без сомнения, все еще была Никки — закрытой и раздражительной ненавистницей розового цвета.