Он прижал ее спиной к стене буквально в единственном месте в этой каморке, где это было возможно, и, надо сказать, не очень нежно — воздух вылетел из ее легких после столкновения с ней со вздохом, имеющим слишком много общего со стоном. Его ловкие пальцы коснулись ее обнаженного колена, забираясь под черную ткань платья и находя ее обнаженные ягодицы. Будучи в плену ее сильных и стройных ног, он властно вжал ее в стену и подался бедрами вперед так, словно их тела уже не разъединяли два слоя одежды. Никки закусила губу, чувствуя, как низ ее живота налился отупляющей сознание тяжестью.
Никки была жадной, требовательной, и поэтому его провокация сработала. Если бы не выбранная Томасом позиция, она бы уже сама развязала завязки на его штанах. Но, раз уж она хотела сражаться с ним и постоянно перечила, он должен был показать ей свое главенство — и заодно правоту.
Он опустил ее на пол и развернул спиной к себе. Выбирая платье этим утром, Никки вряд ли подумала бы, что ткань на спине окажется разорванной аж до уровня ягодиц. В последний раз подобное позволяли себе только солдаты Джеганя, которым тот отдавал ее ради забавы, но, в отличие от них, Томас сделал это не ради похоти, а для того, чтобы поцеловать ее в обнаженные плечи, словно влюбленный глупец, боготворящий ее.
Это было бы невыносимо приторно, если бы сразу после этого он не вошел в нее — до приятного просто и грубо, одной рукой прижимая ее плечи к стене, а другой оставляя красные следы на мягкой коже ее белых как снег бедер. Он самоуверенно полагал, что она уже была готова к нему, и был прав. Никки привстала на носочках, хотя бы немного сокращая их разницу в росте, и выгнула спину, чтобы позволить ему проникнуть в нее на полную длину и тем самым обеспечить себе удовольствие. Ее ладони, упиравшиеся в грубо обтесанные каменные плиты, начало саднить из-за того, что лишь они удерживали ее вес и мешали ее лицу уткнуться в стену каждый раз, когда Томас двигал бедрами навстречу ей.
Игнорируя остатки разорванного платья, Томас накрыл округлую грудь Никки своей широкой ладонью, и его большой палец начал лениво поддразнивать ее и без того твердый сосок. Другой рукой он провел вдоль ее позвоночника, заставляя ее выгнуться в пояснице еще сильнее, и немного ускорил темп. Его и ее бедра быстро нашли единый ритм, но Никки знала — еще чуть-чуть, и он просто прижмет ее к стене всем телом, зажмет рот и начнет вколачиваться в нее словно в последнюю шлюху, как делали они все, без исключения. Она слишком хорошо помнила, каково это — с трудом ходить несколько дней, но, хотя боль никогда не была ее врагом, прямо сейчас она не хотела этого. Не с ним.
У нее практически не было пространства для маневра, но, будучи изобретательной любовницей, Никки нашла способ поменять позицию. Выпрямив руки и не сказав ни слова, она выпятила зад и отодвинулась от стены, заставляя любовника немного отойти, чтобы затем прервать единение их тел и развернуться к нему лицом. Низ ее живота ныл каждую секунду, которую его член находился вне ее тела, но она знала, что эти несколько моментов, в которые она толкнула его на кровать, забралась сверху и, быстро стащив штаны, оседлала, были необходимы им обоим, как глоток свежего воздуха.
Упираясь руками в его мощную грудь, она начала скользить вдоль всей длины его члена, привыкая к тому, что теперь власть над ним была в ее руках. Когда Томас попытался подняться ей навстречу, она положила ладони на его плечи и силой уложила обратно, нависая над ним. Она не могла оторвать глаз от его благородного и мужественного лица, от его серых глаз, подернутых дымкой неконтролируемого желания, от его приоткрытых губ. Еще никогда она не хотела никого так сильно, как хотела его, и даже его глубокий взгляд, в котором бушевала сила магии исповеди, не пугал ее, как пугал десятки других. Тех, что были до нее — безжизненных и бесконечно преданных.
Дура. Полюбившая его дура.
Ее левое колено опасно застыло возле края узкой скрипящей кровати, и каждый раз, когда она приподнималась, оно так и норовило соскочить с нее, но, честно говоря, ей было все равно. Она уже не чувствовала границ своего тела, но — даже удивительно — вдруг почувствовала, как изорванные останки ее платья покинули ее грудь, живот и верх бедер, а мощная рука легла на ее шею, чтобы затем, поднявшись, очертить линию ее искусанных губ. Она не спешила окончательно избавлять его от одежды: она запустила руки под его темно-синюю рубашку и начала обводить линии его мускулистого торса. Не пальцами — кончиками ногтей.