Правительница Д'Хары (СИ)

И все же, Кара бы с радостью поверила в свою собственную ущербность и неспособность владеть тем, что было дано ей по праву рождения д’харианкой и по праву служения морд-сит, но не в то, что значили его слова. Однажды она уже чувствовала эту пустоту после смерти лорда Рала — это было в тот день, когда Ричард убил своего отца, и тогда она приносила ощущение свободы и вызывала благодарность к тому, кто был готов пожертвовать своей жизнью ради них. Сейчас она не испытывала от нее облегчения, не испытывала радости — это была просто пустота. Пустота на том месте, где раньше был смысл ее жизни.

Она почувствовала, как из ее глаз полились обжигающие слезы.

— Как я могла позволить ему пойти туда без меня? — просипела она, чувствуя себя так, словно она опять была маленькой девочкой, совершившей фатальную ошибку — промедление, стоившее ей годов потерянной свободы — и попавшей в лапы морд-сит. Она испытывала то же отчаяние, то же бессилие, к которым теперь примешалось презрение к самой себе.

Ее плечи содрогнулись, и Бен обнял бесстрашного лидера морд-сит, крепко прижимая ее к себе. Он, человек, потерявший лучшего друга и не выполнивший свою главную задачу как его защитник, понимал ее чувства как никто другой.

 

Ей потребовалось несколько минут, чтобы немного восстановить порядок в голове, вспомнить те цепочки мыслей, что протягивались в ней ранее, но теперь одна-единственная мысль, мысль о Ричарде, вытеснила все остальные. Она не могла поверить, что он мог погибнуть там, в Долине Заблудших, оставив ее в одиночестве.

Теперь, когда она смотрела на сына, ее взгляд казался потухшим. Последние слова Ричарда отпечатались в ее сознании: он сказал, что сделает все, чтобы защитить их сына, но не торжественно-клятвенным тоном, а более привычным ей, решительным и твердым. Он констатировал факт, выражая естественную и самую глубокую потребность своей души, и он хотел бы, чтобы она сделала то же самое — чтобы она была рядом с ним.

Она тряхнула головой, чувствуя, как ее сознание начала заполонять злость. Она хотела выбросить из головы эти слова, хотела притвориться, что он не был готов на подобную жертву, что он нашел способ избежать ее. Это было в его силах, она знала. И она не поверит, что он просто распростился со своей жизнью, пусть даже и ради благой цели, пока не увидит тому одно единственное доказательство — доказательство его смерти.

Кэлен отчаянно нуждалась в истине, но впервые не знала, была ли она готова к ней.

— Надеюсь, ты простишь меня, — прошептала она, глядя в серые глаза, столь похожие на глаза его отца. Ребенок был на удивление тих и спокоен в своем незнании, в своей неспособности осознать потерю. И все же, в какой-то момент Кэлен показалось, что она прочитала в его взгляде нечто сродни интересу и удивлению, как будто он спрашивал, за что она извинялась, не имея возможности озвучить это.

Она не представляла, как может оставить своего сына сейчас, когда он так нуждался в ней, точно так же, как не представляла, что сможет поверить в то, что Ричард был мертв, не узнав, что именно случилось. И все же, решение было принято.

Глядя на то, как пальцы ее сына, успокоенного столь знакомым сердцебиением своей матери, сжимались в крошечный кулак и медленно разжимались, она чувствовала себя худшим человеком среди всех ныне живущих; худшей матерью из всех, кто только мог называть себя ею. Это чувство лишь окрепло в ней, когда она, перед тем как подойти к шкафу, положила новорожденного на центр кровати, вынужденная сделать это в отсутствие колыбели.

Она наскоро переоделась в черный дорожный костюм, заботливо перенесенный в эту комнату из Дворца Исповедниц. Надеть брюки для верховой езды оказалось тяжелой задачей, которую она не смогла осуществить, балансируя на одной ноге, а потому села на самый край кровати. От резкой смены положения у нее закружилась голова, а мышцы ног болели от каждой секунды, что она провела стоя, и единственным утешением в этой ситуации был тот факт, что костюм, забытый ей на многие месяцы, все еще был ей в пору.

Кэлен обхватила голову руками, склоняясь к коленям. Ее пальцы зарылись в спутанные, грязные волосы, которые не могло спасти ничто, кроме ванны, и закрыла глаза, стараясь превозмочь отчаяние и слабость. Ее показная уверенность перед морд-сит стоила ей очень, очень многого, и сейчас она нуждалась в одной минуте, чтобы превозмочь рыдания, так и рвавшиеся из ее груди. Она боялась, что если снова увидит отчаяние в глазах Кары и Бердины, то оно разобьет ей сердце и сломит ее волю точно так же, как уже сломало их.

В конце концов, она поднялась и, все той же некрепкой походкой дойдя до туалетного столика, наскоро заплела волосы в косу, даже не глядя в свое отражение. Она не хотела знать, что сейчас было в ее собственных глазах.